Ее величество Тайга. Рысь Кузя - Эльмира Нетесова

Глава 1. БУДНИ В ПРАЗДНИК

— Вот так хрыч! — выдохнул Шамшала. Глаза его округлились, лицо посинело, руки суетливо включили скорость, и старый «натик» испуганной лошаденкой побежал подальше от беды, волоча за собою громоздкие сани с аммонитом [1]. Если бы не они, пузатые, куда как легче бежал бы трактор! Прыгал «натик» через кочки и коряги. Рычал железным горлом на всю тайгу. А Шамшала ошалело фрикционы дергал. Боялся оглянуться, — а вдруг…

Но медведь не погнался за трактором, поднявшим его своим ревом из берлоги среди зимы. Медведь увидел перед собою чудище, не похожее ни на одного путевого зверя, рыкнул и дал стрекача в чащобу. Стал шатуном. А тракторист гнал машину куда глаза глядят.

— Стой! Стой, холера! — услышал Шамшала крик.

Он оглянулся. Позади — сани. Сбоку баба орет. Пожилая повариха из отряда взрывников. Тракторист выключил скорость. Взмокший, выглянул из кабины, потом вылез из трактора.

Долго в этот вечер хохотали взрывники над Шамшалой. Говорили, что медведь тот не столько «натика», сколько самого тракториста испугался. Экий тощий! И как таких тайга терпит! Медведь его за волка, верно, принял. Ручного.

— Говорят, что тот единственный волк, что на Сахалин попал, вовсе не волком был. А человеком. Заросшим, как Шамшала. Ну, а в тайге с медведем встретился. Тот и отделал его, чтоб к роду звериному не примазывался. Нашли того «волка» и в музей отправили. С тех нор нет желающих волком в нашей тайге объявиться, — смеялись парни.

— Во-во! Вторым музейным экспонатом медведь Шамшалу сделать хотел. Если бы не трактор…

— Ну, Шамшала, несдобровать тебе, коль с этим медведем еще раз встретишься. Он тебе если не волчью, то козью морду обязательно сотворит.

Но тракториста уже не было в будке. Он исчез. И взрывники, хохоча на всю тайгу, высмеивали внезапную напасть — медвежью болезнь у тракториста.

Всерьез же никто из них не поверил в услышанное. Решили, что померещилось мужику. Принял какое-нибудь бревно или корягу за медведя. Вот и плетет всякие небылицы. Героем хочет выставиться. Дескать, с мишкой чуть ли не чай пил. Но куда уж ему: своей жены Шамшала боялся больше аммонита. Вот и захотелось хоть немного в мужиках побыть, похвастать. Такое, что греха таить, водилось за Шамшалой.

Начальник отряда взрывников — грузная, молчаливая баба, никогда никого не высмеивала. И сейчас обдумывала: прав ли Шамшала? В том месте, где, по его словам, он встретился с медведем, не раз прошли люди. Геологи. Гравиометристы, потом топографы, теперь они, взрывники. Конечно, гравики были здесь летом. Шуму они не делают. Собрали образцы — и ушли. Но вот топографы профиль прокладывали! В сентябре. Лес валили. Медведь в это время уже берлогу готовит. И, конечно, не вблизи от жилья человеческого. Медведь даже запаха людского не переносит. А люди всюду свои следы оставляют. И пахнут они долго. Здесь же, по рассказам Шамшалы, берлога эта прямо на профиле сделана. Среди дороги. Нет, такого не может быть. Никак. Ведь даже срубленное человеком дерево любой зверь из осторожности целый месяц обходит. Там же — профиль. Не только деревья, всякий куст руками человеческими пропах. «Конечно, сочинил», — качала головой Нина.

А к ночи все забыли о медведе, о Шамшале, о забавной истории. И, подсев поближе к печке, о своем заговорили. Сегодня был трудный день. Все устали, может, потому говорили вполголоса…

В маленькое оконце будки смотрела ночь. Небо — в звездах. Словно решило подразнить людей нарядным халатом. А на самый живот вместо броши луну пристегнуло. Та любопытно на будку смотрела. Но людям не до нее. Уснули взрывники. Завтра последний рабочий день. А вечером отряд уедет на базу. Новый год встречать. Этот праздник среди геологов особым уважением пользуется.

Вздыхала во сне Нина: по дочке соскучилась. Та с мужем на базе живет. Пятый год ей пошел. Аленка, лопотунья и забавница, обняла мать. Шею

ручонками обвила. Но это сон, завтра он станет явью.

Похрапывали во сне мужчины. Один улыбается. Верно, виделась ему банька. С паром и веником. Потерпи. Сон сбудется.

А этот… губами чмокает. До магазина семь часов езды. Три месяца терпел. Капли в рот не брал. Зато уж завтра отведет душу.

Рядом, в другой будке спала повариха. Сберкнижки во сне видит. Все три. Каждому внучонку завтра вклад пополнит. И на душе потеплеет. Они учиться будут. В городе.

На откидной лавке Шамшала вздрагивал. Стонал. Кто привиделся? Медведь? Или жена? Его не радовал предстоящий день.

А все — мордатая луна. Это она, заглядывая в будки, дарила каждому свои сны. Забавные и страшные. Цветные и блеклые. Радовала слабого. Во сне из него, немощного, силача делала. А смельчака в пропасть швыряла. Чтоб каждый из них хоть во сне сутью поменялся.

Плыла в ночи над тайгою, над головами людей и деревьев. Каждому по сказке дарила. Как знать, может, завтра она станет судьбой. Жизнью.

Только медведю не спалось. Холодно. И, обхватив лапами корявый пень, смотрел зверь на луну с досадой. Ох и жирнющая она! Вот бы за бок ухватить. Вырвать кус побольше. Глядишь, в животе и потеплело бы. И мелькали в звериных глазах желтые огни. Луна в них раздвоилась. Но не достать ее мишке. Больно высоко она забралась. А уж как похожа на глаза того чудища, которое перло сегодня на берлогу. И кричало. Видно, не с добра. Знать, тоже брюхо пустое. Хоть и две луны в башке имеет. Знать,

и эта, что на небе, не друг медведю. И, рявкнув на луну, потрусил зверь через сугробы. Может, тьма что-нибудь подарит, подсунет какую засоню. Ведь теперь не заснуть. Вспугнутый медведь больше не ляжет в спячку. На горе всей тайге и себе самому.

Утром раньше всех проснулась повариха. К ручью пошла с ведрами не торопясь. В темноте боялась оступиться. Да вдруг в сугроб ухнула. И заорала так, что из будок заспанные головы высунулись:

— Что там? Чего кричишь?

— Вон бежит! — орала баба.

— Кто?

— Не знаю. Упала я, а он из-под меня!

— Разве из-под тебя кто живьем выскочит? — захохотал кто-то.

— Говорю, выскочил! — настаивала баба.

— То-то ж повезло тому — не знаем кому, — хохотали мужики, подходя к поварихе.

Заячий след, петляя меж деревьев, исчезал во тьме.

— Понятно, нора тут. То-то же лихой этот бродяга, что живьем от нашей поварихи сбежал! Прямо из рук.

— Не с рук. Я на него почти села. А он как сиганет, я и испугалась, — озиралась та.

— Тоже мне, коня нашла. Верно, заикой зверя оставила. Ишь, наездница! Он твой фаркоп до смертушки будет помнить! — мстил за вчерашнее Шамшала.

— Да, ребята, услышь обо всем этом Акимыч — достанется нам от него на каленые орехи. Этот и Шамшале поверит. И нас опять с дубинкой на профиле встречать будет! — усмехнулась Нина.