Не время для славы - Юлия Латынина

Суд истории, единственный для государей, кроме суда небесного, не извиняет и самого счастливого злодейства, ибо от человека зависит только дело, а следствие – от бога.

Н.М. Карамзин. «История государства российского»

Мальчишка умирал.

«Хаттабка», которой он хотел подорваться, взорвалась в его правой руке, оторвав кисть и половину штанов. Он лежал на свежем снегу перевала, навзничь, как опрокинувшаяся на спину черепаха, и время от времени шевелил куском руки. Сначала все думали, что у него есть еще, но он все не взрывался и не взрывался, а только перекатывался и дергал обрывком руки. Клочки мяса болтались на его окровавленной ступне, из клочков торчала белая снежная кость.

Ему крикнули, чтобы он сдавался, и он закричал «сдаюсь». Бойцы не хотели подходить, думали, что он взорвется, но он кое-как отпихнул от себя автомат, и было ясно, что второй «хаттабки» у него нет. К нему подошли, сначала один боец, потом второй, а потом третий наклонился над ним и стал снимать его на мобильный.

Потом подошел еще один, казавшийся очень высоким из-за худобы. Длинные сильные его ноги были затянуты в высокие черные берцы со шнуровкой, и из-за этих высоких ботинок и куртки, увешанной карманчиками с оружием, силуэт его напоминал цаплю. У того, кто подошел, было смуглое неправильное лицо с перебитым носом и черные, с багровой подсветкой, глаза.

Он присел на корточки над обрывками человека и что-то спросил.

Раненый засмеялся. Командир в черных берцах приставил к его голове пистолет и повторил вопрос. Раненый подобрал с земли свой палец, протянул его командиру и сказал:

– Видишь мой палец? Он уже в раю.

Командир не стал нажимать на курок, потому что смысла не было. Раненый умирал. Лицо его было чистым, почти детским, борода у него еще не отросла, и на этом по-девичьи гладком лице застыло выражение дикого, неописуемого блаженства.

Он умер минуты через две. Ногти его левой, целой руки от боли впились глубоко в землю, но на лице было все то же счастливое выражение человека, душа которого улетает зеленой птицей в рай.

Похожий на цаплю встал, отшвырнул носком ботинка искромсанный палец и сказал:

– И помер-то как собака. Пощады просил. Вот еще загоним Булавди, и тишь да благодать будет по всем моим горам.

Движущей пружиной современной трагедии является политика.

Наполеон

Конференц-зал располагался на тридцатом этаже голубовато-дымчатого многогранника, и из его панорамных окон открывался великолепный вид на стальные скалы Сити и черную Темзу, перечеркнутую штрих-кодом мостов и снующими под ними коробочками машин.

Был уже октябрь, но снега еще нигде не было: над серыми сухими тротуарами возносилось выцветшее небо. Кирилл никогда не понимал, почему англичане ругают свою погоду. В Москве четыре часа назад шел косой мокрый снег, тут же превращавшийся на бетоне в кашу цвета прелой селедки. Кирилл промочил ноги по щиколотку ровно за те два шага, которые он сделал от двери корпоративного «мерседеса» до трапа корпоративного «челленджера».

Потом, в самолете, стали пить водку, и так как самолет был не его, Кириллу пришлось выпить полстакана. Он не знал, что придется ехать сразу в Сити и надеялся, что водка будет не очень заметна. Он чувствовал себя не очень удобно из-за водки, неприятно обсохших носков и тяжелого зимнего пальто: он скинул его в приемной после возвращения из Москвы, как десантник – бронежилет после завершившейся операции.

Две последние сделки, которые он закрыл, были одна в Болгарии, а другая в Польше. Кирилл был рад, что работа требует все меньше присутствия в Москве. Последнее время ему казалось, что даже когда в Москве лето, в ней все равно зима.

Уже взявшись за ручку двери, Кирилл оглянулся. У человека, глядевшего на него из длинного, до пола, зеркала, было холодное усталое лицо, и высокий лоб, собравшийся в складки над голубовато-зелеными, как горное озеро, глазами. Короткие, редеющие на лбу волосы были тщательно зачесаны назад, открывая непропорционально большую голову, сидящую на худощавом теле с маленькими изящными руками и крепкими запястьями. Из-за поврежденного позвоночника, удерживаемого только специальными упражнениями и кольцами накачанных мускулов, Кирилл стоял чересчур прямо, и темно-бордовый, в тон костюму галстук удобно свернулся под накрахмаленным воротничком чуть розоватой рубашки.

Женщины одеваются дорого, чтобы быть заметными. Партнеры «Бергстром и Бергстром» одеваются дорого, чтобы быть незаметными.

Человек, отражавшийся в зеркале, был корректен и незаметен, и Кирилл не любил оставаться с ним наедине.

Кирилл отвернулся, толкнул дверь и вошел.

Первое, что бросилось Кириллу в глаза, был красивый глянцевый снимок газодобывающей платформы, – с буровой вышкой, серебряными ягодами сепараторов и выдвинутой вперед, как у авианосца, железной челюстью вертолетной площадки. Платформа была огромна – сто пятнадцать метров в длину, шестьдесят пять в ширину, – это Кирилл вспомнил совершенно точно, потому что, присмотревшись, Кирилл ее узнал.

Эту платформу начали строить в Норвегии, а потом по частям перетащили по Волге в Каспий, где компания «Навалис» провела для Ирана разведочное бурение и открыла богатое шельфовое месторождение. Только сама платформа должна была обойтись «Навалис» в два миллиарда долларов, – ибо была больше, чем любая ядерная подводная лодка, и куда сложней по устройству, – но собственно платформа составляла меньше десятой части стоимости проекта.

Остальной проект висел тут же – рисунки гигантских реакторов, обвитых, как новый Лаокоон, серебряными змеями труб, и нарисованная от руки схема. Схема изобиловала словами более или менее понятными широкой публике, вроде «полипропилен», «фосген», «бензол», «капрон», и словами совершенно для непосвященных загадочными, – «изоцианаты», «ММА» «ГДМА», «НАК», «АБС-пластики», и пр. от слов друг к другу шли стрелочки и квадратики, и все они перепутывались между собой, сплетались и расплетались снова, и выходили в конечном итоге из двух больших квадратов, на одном из которых было написано «метанол», а на другом – «аммиак», а эти два больших квадрата, в свою очередь, вытекали из огромного квадрата с двумя буквами «ПГ», или – природный газ.

Это была схема берегового химзавода.

Первая очередь завода – мощности по производству метанола – занимала пятьдесят гектаров, стоила два с половиной миллиарда долларов, строилась год, и должна была окупиться за три года. Вторая очередь, предусматривавшая производство полипропилена и полиэтилена уже из метанола, занимала двадцать гектаров, стоила семьсот миллионов долларов, строилась полгода, а окупалась уже за восемь месяцев. Третья очередь давала еще большее разнообразие продуктов: бензол, фосген, азотную кислоту, толуол; окупались они уже за три-четыре месяца.