Пиранья. Война олигархов - Александр Бушков

Кодекс одиночки

Все персонажи романа, все события и коллизии являются неболее чем игрой авторского воображения – за исключением того, что на самом делепроисходит на некогда единой территории одной шестой части суши.

Автор

– Нет! – крикнул Мюнхгаузен, и музыканты пересталииграть. – Я еще не сошел с ума, чтобы от всего этого отказываться!

Марта бросилась к нему. Попыталась обнять:

– Но ради меня, Карл… ради меня…

– Именно ради тебя! – тихо сказал он,отстраняясь. – Если я стану таким, как все, ты меня разлюбишь. И хватит обэтом.

Григорий Горин.

«Тот самый Мюнхгаузен», киноповесть

Opes auctoramentum sunt servitutis. Seneca [1]

Утро выдалось препаршивейшим, да и настроение к утру сталосоответствовать погоде более чем. Снаружи – пронизывающая до костей сырость,холод, туман; в душе – раздражение, усталость, обида на судьбинушку… Нет, блин,ну надо ж, чтоб такая невезуха, а? Середина ясного, солнечного в этих широтахиюня – и вдруг именно вчера зарядил к ночи дождь, поначалу не дождь даже, атак, просто морось, но противная, осенняя, никакими синоптиками неспрогнозированная. Резко похолодало, лес стал наполняться влагой, как губка…Абыдно, да? Ну почему не завтра, почему не на прошлой неделе?

Он смахнул с носа каплю, упавшую с ярко-зеленого глянцевоголиста. Весь вечер накануне Мазур, уже втянувшись в ритм, мужественно пер кцели, напролом через лес, сквозь заросли и сгущавшиеся сумерки, сквозь сыпавшуюсяс неба водяную пыль, наплевав на маскировку, на предательский хруст веточек подногами, силясь лишь не сбиться, выдержать направление и темп. Пер, сжав зубы,не обращая внимания на гудящие ноги и заходящееся сердечко.

Потому что – надо. Однако из-за обложивших небо туч стемнелозначительно быстрее, нежели он рассчитывал, да и морось чуть погодя усилилась,превратилась в настоящий дождь, несильный, но мерзкий, унылый, монотонношуршащий в листве над головой. Видимость упала метров до пяти, скорость продвижениязамедлилась – и вот только тогда Мазур остановился. Огляделся, шумно втягиваявоздух через ноздри и выпуская через рот, успокаивая сердчишко. Темнота, тишинаи безлюдье вокруг. Только скотский дождь по-прежнему шебуршит в кронахдеревьев.

И он сдался. Ладно, так и быть. Привал. Все равно в такуюсволочную погоду ни одного ориентира не разглядишь, да и эти вряд ли решатсяпродолжить погоню. Наверняка уже поставили, гады, палатку и сейчас жрутразогретые на бездымном костерке консервы, в тепле и сухости…

Впрочем, нет, одернул он себя. Эт-то вряд ли. Эт-то вы,товарищ адмирал, просто-напросто брюзжите по-стариковски. Не могутпреследователи двигаться кучно, одной группой, сколько бы их ни было – ну несовсем же они идиоты. Наверняка растянулись цепью и неторопливо просеивают лес.И палатки у них нет… А вот рации, в отличие от Мазура, есть стопудово. И, можетбыть, автоматы. И, вероятно, приборы ночного видения. И прочие хитрые штучки,предназначенные для обнаружения незваных гостей хоть в град, хоть в пургу…Почему бы и нет?

Главное – сигареты у них точно есть, бли-и-н. Куритьхотелось зверски. Особливо в дождик. Он проглотил слюну и постарался вытеснитьупаднические мысли о табаке другими, успокаивающими. «А ежели с другой – соптимистической стороны, товарищ адмирал, глянуть, – думал он, – такведь преследователи тоже люди, не роботы, им такая погода аналогично не в кайф.И ребята они подневольные, трудятся исключительно по долгу службы, а не изидейных соображений, не по велению сердца и не в надежде на премию. У нихимеется приказ – найти и обезвредить, зато материального стимула никакого нет,откуда стимулу-то взяться… Так что появляется стойкое подозрение: охоту ребяткипродолжат только утром, когда распогодится. Тем более что лес большой, аточного месторасположения диверсанта по имени Кирилл Мазур они не знают, чего жзря под дождем-то мокнуть, у Мазура фора часов пять есть…»

В общем, надо делать привал. Устраиваться на ночлег. Всеравно ни хрена не видно, с направления сбиться – раз плюнуть, да и чай немальчик уже, организм роздыху требует. Да и утро помудренее вечера будет.

Времени для того, чтобы диверсанту Мазуру подобраться кобъекту, подлежащему уничтожению, оставалось – до завтрашних четырнадцатиноль-ноль.

Успеем, ежели с утреца пораньше выдвинемся?

Должны.

Пока лес не пропитался влагой насквозь, он в темноте наломалдостаточно сухого лапника, устроил себе ночлежку под прикрытием корней заранееприсмотренного огромного вывортня, перед отбоем машинально проверил, на местели скудные запасы, не растерял ли во время рывка от места высадки.

Так, все на месте. Соль, спички, аптечка – вовлагонепроницаемых пакетах, нож, покрытый густой смазкой, – в ножнах набедре, в кармане – пакетик соды и три метра фала, сиречь тросика из тонкихкевларовых нитей в синтетической оплетке… А больше у него ничего и не было. Ничасов, ни компаса, ни, тем более, карты.

Он вздохнул, залез под выворотень, поворочался малость,завел «биологические часы» и – отключился в момент. Отключился в ту же секунду,как только его голова в бандане коснулась локтя, устроенного на камуфляжнойкуртке, брошенной поверх наломанных ветвей.

А что вы хотите, товарищи мои дорогие? Сказались иизматывающий полуторасуточный, практически непрерывный марш-бросок, иединственная за сутки с половиной трапеза из корешков и с трудом пойманноймалосъедобной рыбешки, и… И возраст, знаете ли, сказался, чего уж скрывать.

А приснилось Мазуру, что он сидит в китайском ресторанчике,почему-то возле метро «Войковская», перед ним стоит шкворчащий тъепан, и девушкив расписанных драконами и журавлями нарядах наливают в бокалы сливовое вино.Вот только ногам холодно отчего-то. И вроде бы напротив кто-то сидит, кто –непонятно, но существо явно женского пола. Мазур неторопливо достает изсвежевскрытой пачки белый цилиндрик сигаретки, предварительно проводит им подносом, с предвкушением вдыхая аромат табака, потом чиркает спичкой (никакихзажигалок, господа, только спички!), потом подносит треугольничек пламени ккончику сигареты, вдыхает, а потом…

А потом он проснулся. Очнулся резко, и сон как корова языкомслизнула. Вместо шкворчания тъепана – унылый шелест листвы над головой, вместозапаха сливового вина – благоухание прелых листьев. А вокруг лес, лес, лес.

Э-хе-хе…