Большая игра - Александр Горский

Глава 1 Я ухожу

Южная резиденция, три недели до Нового года

Президент смотрел на заходящее в море солнце. Всего четверть часа назад оно слегка касалось горизонта и его лучи, словно зубцы гигантской янтарной расчески, зарывались в упрямые кудри волн. И вот теперь солнце тонуло в море, тонуло без всякой надежды на спасение, и последние отблески света, как крики о помощи, озаряли вечернее небо. «Еще немного, и все будет кончено, — подумал президент, — все когда-то заканчивается. Пора и ему заканчивать. Если уж даже солнцу нужен отдых…» Глоток коньяка, нагретого теплом руки, приятно обжег нёбо. Президент никогда не злоупотреблял алкоголем, считая эту привычку уделом слабаков и неудачников. Но за последние пару лет он стал настоящим ценителем благородного напитка. Коньяк он предпочитал армянский, вкус у него более мягкий, по сравнению с хваленым «Мартелем» или «Камю», да и Францию он недолюбливал. Человек сильной воли, предпочитающий полностью контролировать как себя самого, так и окружающих, президент редко делал более двух-трех глотков, наслаждаясь теплом, разливающимся по телу, и необыкновенным чувством легкости, которое охватывало его в эти минуты. Легкости не только и не столько физической, — куда-то исчезал груз многочисленных проблем, которым постоянно пыталось нагрузить его ближайшее окружение, груз ответственности за страну, за те решения, которые принял он сам, и, самое главное, за те, что были приняты от его имени людьми из его ближайшего окружения, его доверенными лицами.

«Доверенными», — усмехнулся президент. Как можно доверять тем, кого знаешь столько лет? Ты знаешь их, а они знают тебя. Знают слишком хорошо и слишком много. Проблема… решение этой проблемы было придумано много лет назад, и фраза «нет человека — нет проблемы» вызывала у президента искреннее восхищение. Коротко, ясно и, главное, результативно. Но жестоко. Слишком жестоко. Обладая почти абсолютной властью в огромной стране, президент никогда не был жесток. Ему иногда — чаще, чем хотелось бы, — приходилось делать жесткие, даже жестокие вещи, но он никогда не получал от этого удовольствия. Каждый раз, принимая осознанно жесткое решение, он чувствовал, как маленькая ледяная игла вонзается ему в сердце, со временем этих игл становилось все больше и больше, они вытесняли живую плоть, пре вращая сердце в ледяной комок. Первые иглы доставляли мучительную боль, эта боль была разной в зависимости от причины ее возникновения. Порой это была боль стыда за свое бессилие, когда даже его железная воля не могла победить природные и техногенные катастрофы, с пугающей периодичностью обрушивающиеся на огромную страну, боль сомнения в верности принятых решений, а иногда и боль разочарования, когда ближайшие соратники оказывались слишком слабыми или слишком жадными, а порой и то и другое одновременно. Но самой сильной и непрекращающейся была боль одиночества, после того как умерла жена, с которой они прожили душа в душу больше тридцати лет. Всегда тихая, незаметная, терпеливая, но такая любящая и преданная. Готовая бесконечно ждать и соглашаться — неожиданно устала. Устала бороться с болезнью, противостоять которой не смогли лучшие врачи. Не просто частица его жизни, а частица его самого ушла вместе с ней, и эта пустота заполнилась очередным кусочком льда в его сердце. Сыновья президента уже выросли, они жили своей самостоятельной жизнью и виделись с отцом совсем редко. Тот, кто всегда на глазах телекамер был окружен многочисленными помощниками, охранниками и восторженными почитателями, на самом деле был очень одинок.

Предшественникам было проще, промелькнула обида. Один, сволочь, всю страну чуть не пропил, а семья всегда была рядом, всегда тылы прикрывала. Может, конечно, потому, что делал все от души, а не по расчету. Пил от души, оркестром дирижировал, с моста падал, министров за столом пересаживал. Ну да ладно, чего героев прошлого вспоминать? Легкая улыбка чуть тронула уголки губ. Он и сам за эти годы неплохо потрудился. Да и лет этих прошло немало, кто бы мог подумать, что так все сложится. Но когда-то надо уметь остановиться. В этом и проявляется настоящий лидер. В конце концов, что может быть лучше глотка коньяка на закате, а ведь для этого не обязательно быть президентом, хотя, конечно, стоит позаботиться о пожизненном членстве в сенате.

С сожалением президент отставил недопитый бокал на мраморный столик. Вечерняя тьма неумолимо накрывала Черное море — черное, несмотря на утонувшее в нем минуту назад солнце. Президент встал. Настало время ему последовать примеру первого президента и сделать свой выбор, выбор преемника. И здесь было очень важно не ошибиться с расчетом.

В просторном остекленном павильоне президента ожидали четверо. Ожидание было напряженным, все четверо в той или иной степени недолюбливали друг друга, и единственным, что их объединяло, была верность ему. Была ли это верность искренняя, или это был банальный выбор человека, упорно строящего свое благополучие, можно было только гадать. Вероятно, за долгие годы вассальной службы одно смешалось с другим и было уже неразделимо, ибо одно слишком зависело от другого. Глава крупнейшей в стране нефтяной компании Иван Рудин, министр обороны Алексей Тукай, глава президентской администрации Сергей Петров и председатель Конституционного суда, бывший премьер, бывший хранитель престола Николай Оленин.

— Сергеич, а что на повестке дня? — первым перестал изображать безразличие самый молодой из присутствующих, Оленин.

Петров растянул тонкие губы в неком подобии улыбки:

— Вопросов много, обсудить всегда есть что.

— Вот не строй ты из себя серого кардинала! — буркнул Рудин. — Я, когда тебя вижу, сразу Суслова вспоминаю.

Высокий, худой, с вечно недовольным лицом и проницательными темными глазами, Петров и впрямь чем-то неуловимо напоминал знаменитого советского идеолога.

— А ты его сам-то видел, Суслова-то? — ехидно поинтересовался Петров.

— Видел, не видел… не важно, но когда на тебя смотрю, его представляю. Ты прямо скажи: тебе шеф говорил, о чем разговор пойдет?

Петров пожал плечами:

— Скоро узнаем. Я слышал, есть предложение Конституционный суд с Верховным разделить…

— Это чье же такое предложение? — вскинулся Оленин. — У нас тут один любитель все разделить и поглотить потом. — Он бросил быстрый взгляд на Рудина. Газпром даже чуть не разделил, но суд ему точно не нужен. — Ты, Борисыч, похоже, сам воду мутишь. — Маленькие глазки Оленина смотрели зло и недоверчиво.

А ведь он боится, удовлетворенно подумал Петров, боится… Бойся, Коля, бойся, может, и до тебя руки дойдут. Но явно не сегодня. Пет ров недолюбливал Оленина. Невысокий, полненький Оленин, с простодушным лицом и честными детскими глазами пионера, в свое время обошел Петрова в борьбе за кресло вице-премьера. И хотя уже минуло немало лет с того времени и каждый из них продвинулся еще дальше в своем карьерном росте, Петров не мог простить Оленину свое поражение. До сих пор он иногда задавал сам себе вопрос — почему президент сделал именно такой выбор, но не мог найти на него ответ.