Замок в облаках - Керстин Гир

* * *

Дорогие друзья!

Перед вами книга, которая прекрасно подойдёт для чтения на каникулах, книга не слишком серьёзная, лёгкая, хрустящая и сладкая, как безе.

Но не в этом её соль, простите за невольный каламбур. Не в этом её обаяние.

Главная героиня книги Фанни Функе смотрит на окружающий её мир и, прежде всего, на себя с известной долей иронии. Что в общем непросто, если тебе семнадцать лет, если ты впервые уехала из родительского дома (и не без веской причины), если ты можешь рассчитывать только на себя и тем более если у тебя такой характер, что с тобой регулярно что-нибудь случается. То колготки сползают, то сбегают дети гостиничных постояльцев, порученные твоим заботам, то у милой пожилой дамы пропадает кольцо в твоё дежурство, то молодой человек, который тебе ужасно нравится, ведёт себя совершенно невразумительно.

У Фанни есть одна счастливая черта: она не принимает слишком уж всерьёз ни все эти ежедневные маленькие катастрофы (и большие, настоящие катастрофы – тоже, заметим в скобках), ни себя саму. Именно поэтому она в состоянии справиться с любыми проблемами, каковы бы они ни были. Её чувство юмора и стоящий за ним здравый смысл – её точка опоры и спасательный круг.

«Замок в облаках» – это история о Золушке, перенесённая в наши дни. Но, на мой взгляд, главное в ней не то, что скромная и трудолюбивая героиня в очередной раз получает по заслугам, а её лёгкое отношение к жизни и эта лукавая улыбка героини: не следует принимать свои горести всерьёз – и всё в конечном итоге сложится как надо. Вспомним Мюнхгаузена из замечательного фильма Марка Захарова: «Умное лицо – это ещё не признак ума, господа. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица. Улыбайтесь, господа. Улыбайтесь!»

Приятного вам чтения!

Посвящается Соне

Совершенно обессилевшая, я снова стояла по колено в снегу. Из бального зала доносились чудесные звуки скрипок. На шее висел чужой бриллиант весом в тридцать пять карат, а на руках лежал ребёнок без чувств. Тоже чужой.

К тому же в суматохе, как Золушка, я потеряла туфельку.

Говорят, что в чрезвычайных ситуациях в организме вырабатывается столько адреналина, что не чувствуешь ни холода, ни боли, но на самом деле это не так. Боль от раны в плече пульсировала, словно живое существо. Кровь, капавшая из пулевого отверстия, стекала по руке, окрашивая снег алым, а голая нога стыла на морозе. От напряжения – ребёнок был тяжёлый – мои руки и плечи болели, но я не осмеливалась перехватить девочку поудобнее, чтобы она не проснулась: её плач выдал бы наше местонахождение преследователям.

Говорят также, что в минуты опасности голова начинает мыслить с необычайной ясностью. Про себя я так не могла сказать: я уже совершенно перестала понимать, кому можно доверять, а кто желает мне зла. Единственная ясная мысль, мелькавшая в моей пустой башке, заключалась в том, что если к пистолету присобачить глушитель, выстрела, оказывается, действительно не слышно.

А ещё – что на свете явно существуют более подходящие моменты для поцелуев.

Я понятия не имела, был ли юноша, поцеловавший меня, моим другом или врагом. Тем не менее его поцелуй прибавил мне сил.

– Я мечтал об этом с тех пор, как впервые увидел тебя… – прошептал он.

Мой первый рабочий день в качестве няни грозил обернуться катастрофой.

– Несомненно, ты самая плохая няня на свете, Фанни Функе, – заявил Дон, когда я пронеслась мимо него, голося: – Мальчики! Это уже не смешно! Пожалуйста, вернитесь!

– «Пожалуйста, вернитесь! Иначе меня с треском уволят»! – передразнил меня Дон.

Скорее всего, всё к тому и шло. А ведь я отвлеклась всего на минутку! В своё оправдание я могла сказать лишь одно: потерять из виду детей, одетых в белые куртки, белые лыжные штаны и белые шапки, гораздо проще, чем кажется. И вообще, следовало бы принять закон, запрещающий одевать детей таким образом. Я понимала, что далеко они уйти не могли: сверкающая снежная пелена вверх по склону оставалась нетронутой. Однако здесь, с западной стороны отеля, укромных мест, где могли спрятаться маленькие хитрюги, к сожалению, хватало. Сугробы причудливой формы, отдельно растущие деревья, поленницы дров и выступы строений представлялись идеальными укрытиями.

Солнце слепило глаза, и я сощурилась. К вечеру и на рождественские праздники синоптики обещали снегопад, но сейчас небо всё ещё было ярко-голубым, а снег сверкал ярче мансардных окошек и башенок, крытых медью. Внизу, в долине, со вчерашнего утра лежал густой туман. Именно из-за разницы высот и выгодного расположения над облаками отель и прозвали Замком в облаках.

– Какая тишина! Даже странно, правда? – Дон Буркхардт-младший не преминул напомнить мне, что сейчас не лучший момент любоваться альпийскими красотами. – Может быть, бедные малыши уже замёрзли…

Дон сидел на больших санях – на них ко входу в подвал доставляли дрова – болтал ногами и лизал мороженое в вафельном стаканчике, которое он, похоже, добыл на кухне. Дрова, лежавшие на санях, он, недолго думая, выкинул в снег прямо перед табличкой:

Добро пожаловать в «Шато Жанвье»!

Его мороженое навело меня на мысль.

– Ау, мальчики! Хотите вкусного мороженого? – позвала я.

Ничто не шелохнулось.

Довольный Дон захихикал:

– Не нужно было пренебрегать своими обязанностями и отвлекаться на того чеха-сезонника, Фанни Функе.

– Собери-ка лучше дрова, а то тебе попадёт, – ответила я.

Хотя для своих девяти лет Дон был маленьким и тщедушным, имел вздёрнутый носик и трогательные карие глаза и поэтому выглядел так, будто и мухи не обидит, втайне я побаивалась его. Из его уст вылетали исключительно взрослые сентенции. Усиливало этот эффект то, что изрекал он их звонким детским голоском с очаровательным швейцарским прононсом, к тому же слегка шепелявя. У него была странная привычка в разговоре называть людей исключительно по имени и фамилии. Иногда он добавлял место жительства, возраст и другие характеристики.

Это звучало примерно так: «Фанни Функе, семнадцати лет, из Ахима под Бременом, у тебя на колготках пошла стрелка».

В этом было нечто угрожающее, как в кино про мафию, когда кто-то шепнёт: «Мы знаем, где ты живёшь!», а потом подложит соответствующему персонажу отрубленную лошадиную голову. И это в лучшем случае.

Дон и его родители были завсегдатаями отеля, и Дон знал в нём каждый уголок. Целыми днями мальчик обычно шатался по отелю, подслушивая разговоры и устраивая окружающим пакости. При этом он вёл себя так, словно являлся единоличным владельцем отеля и всех, кто в нём находился, будь то гости или сотрудники, и от этого становилось неуютно. Я не сомневалась, что он изучил личные дела персонала, тем не менее в том, что он запоминал решительно всё, поистине было что-то дьявольское. Дон предпочитал слоняться там, куда не допускали постояльцев, но из-за того, что он был таким маленьким и славным, ему редко за это попадало.