Чужая воля - Наталья Александрова

Гораций потащил меня в кусты. Я почти не сопротивлялась –попробуйте сопротивляться, когда вас тащит в кусты угрюмый ротвейлер шести летотроду, – а я на вас посмотрю. К счастью на мне была роскошнаянепромокаемая и почти пуленепробиваемая куртка береговой охраны Лос-Анжелеса –ее подарил мне мой муж Олег именно для таких случаев – не для того, чтобытащили в кусты, а чтобы гулять с Горацием.

Эта береговая куртка была замечательно яркого желто-оранжевогоцвета, который в другое время года виден на расстоянии сто-сто двадцатькилометров, потому что для береговой охраны Лос-Анжелеса это, по-видимому,важно. Но сейчас, сентябрьским погожим утром в Сосновке все было таким жеослепительно желто-оранжевым, и мою куртку вполне можно было считатьмаскхалатом. Я нагнулась, чтобы разглядеть, что такого интересного нашел вкустах Гораций, но не увидела ничего, кроме опавших листьев, веток и корней.Видимо, он просто обследовал визитные карточки своих соплеменников – можно таквыразиться про собак?

Я рассердилась на Горация и подняла голову. Недалеко отместа, где мы стояли, была еще одна аллея – не та, с которой меня уволок наглыйротвейлер, а другая, отделенная от нас густыми, почти непроходимыми кустамишиповника, но я могла видеть сквозь кусты все, что там происходило.

А происходило там вот что.

На скамейке спиной ко мне сидела довольно элегантная дамасреднего, скажем так, возраста. Я эту женщину сразу узнала, точнее, сначала яузнала ее замечательное голландское пальто, темно-серое, с чуть заметнымседоватым ворсом. Это пальто и эти хорошо уложенные рыжеватые волосы, некороткие и не длинные, я пару раз видела в своем подъезде. Дама была моейсоседкой, точнее, соседкой Валентина Сергеича. И вот сейчас она сидит утром вСосновке, одна… Впрочем, она всегда была одна. Живет человек один, как я,например… Хотя, у меня есть Гораций.

Но тут к даме подсел мужчина. Неприятный такой мужчина… Чтов нем было такого неприятного, я бы не смогла отчетливо сформулировать, но онбыл неприятный, уж вы мне поверьте. Мне была видна только его спина и затылок,вот этот затылок с круглой плешью, как говорят в народе – «от чужих подушек» –и показался мне неприятным. Мужчина заговорил с дамой, она повернулась к нему впрофиль, и опять я не разглядела толком ее лица, потому что волосы были такуложены, что закрывали часть щеки, и виден был только нос. Но все равно, этобыла она, соседка Валентина Сергеевича.

Слов не было слышно, ведь мы с Горацием находилисьдостаточно далеко, но видно было очень хорошо. Мужчина поднял руку и как-тослишком фамильярно протянул ее к женщине. Я подумала, что сейчас эта дама,такая солидная и чопорная, поставит наглеца на место, но она не шевельнулась. Яс интересом за ней наблюдала, и мне все меньше и меньше нравилось то, что явижу. Дама совершенно не шевелилась. То есть ну просто абсолютно. Живой человекне может быть настолько неподвижен.

Неподалеку послышалось тарахтенье мотора, и на аллее, где явидела сидящую даму, появился мотороллер с прицепом – такой, знаете, маленькийсмешной грузовичок, на котором в садах и парках возят всякий инвентарь –лопаты, грабли, а осенью увозят опавшие листья и прочий мусор. Водительмотороллера, молодой спортивный парень в комбинезоне, подбежал к скамье… И в этовремя чертов ротвейлер, который разнюхал в этих кустах все, что егоинтересовало, так сильно дернул поводок, что я не удержалась, шлепнулась наопавшие листья и продолжила прогулку волоком. Однако что-то подсказало мне неорать на Горация сразу, а подождать, пока он не оттащит меня на достаточноерасстояние. Наконец я тихонько шикнула «Тпру-у!» и затормозила. Потом намоталаповодок на руку и осторожно приподнялась. С этого места видно было плохо, язаметила только, что парень в комбинезоне и мужчина яростно бросают в кузовгрузовичка опавшие листья. Они быстро закончили свое дело и уехали.

Я стояла как громом пораженная. По всему выходило, чтотолько что на моих глазах те двое прикончили женщину, да не просто какую-топостороннюю, а соседку. Правда, я ни разу с ней не разговаривала и даже незнала, как ее зовут, но все равно, дело же не в этом.

Гораций вдруг залился приветственным лаем, увидев вблизикакую-то постороннюю беспородную псину. Все-таки вкус у этого ротвейлераужасный! Но, однако, надо уносить ноги. Во всех детективах пишут, чтосвидетелей никто не любит оставлять. Пообещав Горацию дома устроить ему хорошуютрепку, стараясь не шуметь, я пробралась сквозь кусты на ту аллею, откуда меняутащил наглый пес и устремилась к выходу из парка. Гораций даже не протестовал,видно понял, что я не шучу, и мрачно потрусил рядом.

У самого конца аллеи стоял красивый молодой блондин в серомплаще. Поравнявшись с ним, я опустила глаза в землю и постаралась пройти мимокак можно незаметнее. Попробуйте повторить такой маневр в ярко-желтой куртке снадписью «Береговая охрана Лос-Анжелеса», и вы поймете всю тщетность такойпопытки.

Блондин проводил меня скучающим взглядом и достал из карманамобильный телефон. Я, все также не поднимая глаз и стараясь слиться с окружающимпейзажем, прибавила шагу. До края парка оставалось уже несколько метров, когдая услышала сзади топот бегущего человека. Не тратя времени на раздумья, я тожепобежала. Гораций воспринял это как очередное доказательство моего очевидногопомешательства, но смирился с неизбежным и побежал рядом. На выходе я увиделаавтобус, который отъезжал уже от остановки, закрывая двери. Совершивнемыслимое, я влетела в него и втащила несчастного запыхавшегося Горация. Дверизахлопнулись, автобус тронулся, и буквально через секунду на остановку выбежалблондин в плаще. Он расстроено покрутил головой, а я на всякий случайотвернулась от окна.

Мы с Горацием проехали три остановки, а потом пересели надругой маршрут и подъехали к своему дому совершенно с другой стороны. Мне былострашно, я знала, что в Сосновку теперь – ни ногой, и бедному Горацию придетсядовольствоваться прогулками во дворе.

Войдя в подъезд, мы на несколько секунд задержались упочтовых ящиков. Мне писем никто не пишет, но Валентину Сергеевичу иногда приходиткое-что по старой памяти – открытки, уведомления, кроме того, он выписывалгазеты, и срок еще не кончился. Так вот, пока я ковырялась, открывая замок,открылась дверь подъезда и вошла – кто бы вы думали? Та самая женщина, которуюя видела в Сосновке и посчитала убитой. Собственно, лица-то я и сейчас неразглядела – оно было закрыто волосами, да и лестница наша довольно плохоосвещена. Но пальто, то самое, голландское, с седоватым ворсом, и аккуратноуложенные рыжеватые волосы… Очевидно, у меня было такое лицо, какое бывает улордов в шотландских замках, когда они вместо любимой жены вдруг обнаруживают всобственной постели привидение двоюродной бабушки в чепчике и папильотках. Япоскорее отвернулась к стене, чтобы женщина не заметила моего перепуганного лица.Значит, вот как. Значит, пока мы в кустах боролись с Горацием, дама спокойновстала и ушла. Те двое на мотороллере собирали себе листики – работа у нихтакая, а я навыдумывала черт-те что, хорошо, что ни с кем не поделилась, вотбыла бы потеха. И как могло мне прийти в голову такое безобразие – проубийство? Женщина сидела неестественно неподвижно, так может, у нее привычкатакая. Может, она медитацией занимается, для того и ходит одна в отдаленныйрайон парка, чтобы никто не мешал.