Кровавый песок - Фридрих Незнанский

Москва 2000 Пролог

Как многие, Отец считал, что имя это больше чем фамилия. На всех документах я подписываюсь Роберт Клифланд Третий. Как и мой Отец, я занимаюсь инвестициями. Основы благосостояния нашей семьи заложил, Дед моего Деда, оба были пасечниками и обоих звали Джерри.

Почему я вдруг оказался Третьим, если мой отец всегда звался Первым, в отрочестве объяснила мне Мать. После школы я регулярно ждал, когда ее серый «плимут» замелькает за полоской живой изгороди и с шипением повернет в мою сторону. В первом отрезке детской памяти, о котором я могу с уверенностью сказать, что помню себя, закрепилась одна ее просьба:

«Сладкий мой, если чего и нужно бояться в этой жизни, так это тишины и машин. Поэтому обещай мне, что если ты даже абсолютно уверен в своей безопасности, пожалуйста, будь от этого подальше».

Ее водительские навыки отчасти подтверждали сказанное. Однажды мне пришлось нарушить наш уговор. Занятия закончились немного раньше, а мою подвесную скамейку, на которой дочитывались библиотечные книжки неожиданно, покрасили. Сидеть на траве я не позволял себе из-за врожденной брезгливости к неконтролируемому контакту с каким-нибудь пауком или гусеницей. Лучшим местом для наблюдения за дорогой и изгородью мне тогда показался невысокий бордюр, подпирающий тротуар. Когда среди дня пустел школьный двор, и улица перед школой практически вымирала, то в тихую погоду можно было услышать, как отправляется двухчасовой, Южно-Дакотский поезд. Наш городок называли крупным, но за много лет он так и не дотянулся до станции, и чтобы добраться до вокзала от места, где я сидел, без остановок на светофорах и при не слишком аккуратной езде требовалось не менее десяти минут. Обычно после отправления поезда появлялась Мать. Не помню точно, что-то меня отвлекло от дороги, но я очнулся от резкого вопля клаксона из оказавшегося в полуметре от меня хромированного автомобильного радиатора. За рулем сидела женщина, мало напоминавшая мою мать, она была чрезвычайно рассержена. Cолнцезашитные очки подчеркивали неестественный цвет лица: мертвенно-бледный.

Женщина дождалась, пока я забрался на заднее сиденье, и ни слова не говоря, резко развернула «плимут». Мы ехали в противоположную сторону от нашего дома. Мама привезла меня на кладбище. Зачем, спросить не решался. Она включила ручной тормоз и, не поворачиваясь, произнесла:

«Оставь сумку и вылезай».

Я огляделся. Кроме нашего пикапа у кладбищенского забора расположились еще два больших, черных автомобиля. Мать взяла меня за руку и повела за ограду. С улицы казалось, что внутри совсем другой свет — как-то темнее. Это было не так. Судя по всему, мама не раз здесь бывала. Она не торопилась. Почти все надгробия были выше меня. Я старался смотреть под ноги, потому что опасался упасть в свежевырытую могилу, о всегдашнем существовании которой хорошо знал из детских страшилок. Тем не менее, это был не страх. Подобное чувство я испытываю и сейчас, когда попадаю на любое кладбище. Совокупность жизней собранных судьбой за много лет на такой сравнительно маленькой территории превращает меня в ребенка…

Размеры надгробий уменьшились. Мама отпустила мою руку. Я поднял голову. Она покусывала губы, подмоченные влагой вытекавшей из-под очков. В каждой линзе я видел себя, стоявшего рядом с небольшим крестом. Мама, вдруг спохватилась и полезла в сумочку.

«Роберт Клифланд Второй» — был выбито на кресте, а в основании: «Мы никогда не забудем тебя, малыш. Прости нас. Мама и Папа». Обе надписи я прочел, раз по пять. Перебрав цифры, я понял, что родился через одиннадцать месяцев после его смерти, а сейчас был уже вдвое старше него. Мне пришлось догонять Ма. Ее левая рука была занята, в ней дымилась сигарета, она позволила взять себя за похолодевшую правую руку.

В сотне метров от нас в сторону выхода двигалась черная вереница людей. К воротам мы подошли одновременно. Мама придержала меня, чтобы пропустить их вперед. Шесть мужчин разного возраста и три женщины тихо переговаривались между собой на непонятном языке. Они немного смахивали на индейцев.

Мать опять загнала меня на заднее сидение. Я спросил у нее, кто эти люди.

«Я думала, ты спросишь меня что-то другое», — сначала ответила Ма.

Конечно, я должен был спрашивать о могиле, но не знал, как.

Она пристроила «плимут» за процессией черных авто и ответила:

«Твой брат очень любил тишину. Он постоянно затыкал себе уши. Я не заметила, когда это произошло последний раз. Его сбила машина».

Иностранцы повернули к вокзалу. Пока мы стояли на светофоре, Ма, сказала:

«Не знаю, твой отец говорил, что они из России. Кажется это русские».

Она больше не отвечала на мои вопросы.

Отец был не прав. На кладбище мы видели армян. Настоящих русских я встретил через несколько лет в Нью-Йорке. У них была белая кожа, странные глаза и они понимали наши шутки. Их сетования об необъятных размерах русского рынка и залежах цветных металлов казались мне роскошной витриной плохо организованного прилавка. Но я не хотел торговать, я хотел иметь. Я хотел построить свою страну, свой мир и пусть в нем будет эта дикая русская охота и красивые, добрые женщины, о которых немало говорили мои собеседники.

Утром я звонил Отцу. Старик активно осваивал шестой десяток. Я застал его под руками парикмахера. Он готовился к презентации запуска своего нового спутника. Наш разговор мог оборваться на каждой фразе. Длинных объяснений он не любил.

«Прежде всего, им нужны деньги». — Я закончил вводную часть.

«У них уже, что-нибудь есть?» — спросил Отец.

«Только визитки и карта».

«Карты?»

«Карта. Карта России с отметками районов перспективного вложения денег».

«И она уже у тебя?»

«Пока нет».

«Интересно посмотреть. Когда она будет у тебя, звони».

«Подожди, Отец! Они уже в самолете. Но мы договорились о встрече».

«Ты, так говоришь, словно уже забронировал билеты в Россию».

«Почти».

«Хм… Где ты там собираешься жить».

«Не знаю».

«Советую для начала построить себе гостиницу. Эти русские…Вряд ли у них есть что-то свое, приличное.»

«Я подумаю».

«Кстати ты обсудил свои планы с Марией?»

«Нет.»

«Тогда разбирай чемоданы».

Отец отключился, или может, это неловкий парикмахер подрезал невидимую волну сотового телефона. Он был прав, главным препятствием на моем пути станет мнение Марии, которое отец высоко ценил. Но я не считал, что она будет против.

Роберт Клифланд Первый очень привязан к моей жене. Пожалуй, больше чем я сам. В каком-то смысле союз с Марией трудно назвать браком, это скорее продолжительное и очень глубокое знакомство. Все, что я могу сказать о ней, я знал с самого начала, с первого дня нашего знакомства на университетской вечеринке. Гордая, целеустремленная и своенравная женщина. Все остальные сведения укладываются в одно слово и одно предложение. Она адвокат, и она родом из Праги. Ее родители политические эмигранты, они преподавали в университете, где мы познакомились. Говорить о себе, или о чем-нибудь произошедшем с ней более полугода назад, ей просто лень. У нее хорошая память, но все, что она задерживает в своей памяти, используется только для работы. Эта особенность, наверное, помогла растянуть наши отношения; за все годы активного деланья карьеры мы не разу не произносили слова «семья».