Талисман из Ла Виллетт - Клод Изнер

Прошлое и будущее спят в глазу единорога.

Средневековая пословица

Голос старой шарманки

То плачет, то ранит.

То щекочет, то кусает.

Он кажется печальным

И бесцветным голосом

Безумца, который

то глумится, то рыдает

На смертном одре.

Жан Ришпен. [1]Песнь нищих, 1876

Моей любимой мамочке

Моник, которая останется с нами навсегда

Тысяча благодарностей Жаку Ружмону за его бесценный архив

Воскресенье 7 января 1894 года

На побережье Нормандии бушевал яростный шторм. Он зародился на Британских островах, навел страху на Па-де-Кале и Котантен, а теперь бесновался в районе Ла-Аг.

Корантен Журдан лежал одетый на кровати под балдахином и слушал, как ураганный ветер сотрясает стены его жилища. В камине потрескивали дрова, полотняная простыня прикрывала его колпак, не давая дыму расползаться по комнате. Летучие искры огня танцевали вокруг медного кувшина и тяжелых ходиков. Казалась, что птицы, украшавшие оковки шкафов, вот-вот взлетят и выпорхнут в окно. Внезапно сквозь шум бури Корантен расслышал хриплое рычание и понял, что обезумевший от ужаса кот скребется снаружи в сделанную специально для него лазейку, прикрытую перевитыми соломой ветвями дрока. Корантен приподнял голову и увидел, как в лазейку пулей влетел грязный пушистый шар с розовым носом и торчащими усами, одним прыжком преодолел расстояние до кровати и забрался под одеяло.

— Разве так ведет себя кот отставного капитана, Жильятт? Ну чего ты так всполошился, разве это гроза? Пустяки, ничего особенного!

Мощный раскат грома опроверг его слова: соломенная крыша пристройки с грохотом обрушилась. Раздосадованный Корантен Журдан слушал, как дождь барабанит по поленнице дров, и мысленно подсчитывал убытки. Придется звать на помощь папашу Пиньоля, он тот еще мошенник, зато лучший кровельщик в округе. Из конюшни послышалось ржание: Флип нервничал. Только бы конь не сорвался с привязи!

Кот залез подмышку хозяину и громко мурлыкал, как будто жалуясь на непогоду. Корантен улыбнулся.

— Крепись, Жильятт! Это всего лишь ливень!

Он видал бури и пострашнее, когда ходил на «Мари-Жаннетон» вдоль англо-нормандского побережья! И когда б не тот проклятый удар о рангоут, покалечивший ему ногу, ни за что бы не бросил свое дело.

Корантен тяжело вздохнул. Его дом стоял в пятистах метрах от берега, но шум прибоя звучал в комнате, как рычание своры адских псов. Монотонный рокот волн убаюкивал.

Он проснулся с ощущением смутного страха и вспомнил, как это было ужасно — лежать прикованным к больничной койке, зависеть от доброй воли посторонних людей, знать, что никогда больше не вдохнешь йодистый соленый воздух морских просторов… Ему пришлось собрать все свое мужество, чтобы справиться с вынужденным бездельем и физическими страданиями. Корантен вернулся мыслями в прошлое. Он спрашивал себя, в чем была его ошибка, которая привела к этому глупейшему несчастному случаю. Ему сорок, две трети жизни позади и будущее неопределенно. Корантен сознавал, что ни один судовладелец не доверит штурвал калеке, и тосковал по морю.

Занимался желтый болезненный рассвет. В комнате стало светло, и Корантен заметил сидящего на буфете Жильятта с предательскими крошками паштета на усах.

Корантен потянулся и вспомнил свой сон. К нему снова приходила Клелия, неуловимая, призрачная. Образ единственной женщины, которую он любил и единственной, которой не обладал, не позволял ему обрести спасительный покой. Других — кухарок, горничных, уличных девок — он забывал, едва успев утолить желание. Корантен прекрасно понимал причину такой забывчивости: только недоступная женщина способна надолго завладеть мыслями мужчины.

Он решил прогуляться. Может, кому-то из соседей требуется помощь? Корантен вовсе не жаждал общения, но старался быть вежливым и любезным, раз уж ему пришлось похоронить себя в этом Богом забытом месте.

Струи дождя хлестнули его по лицу, он поглубже натянул картуз, бросил взгляд на свинцово-серое небо и толкнул дверь конюшни. Порыв ветра растрепал гриву и хвост Флипа. Пировавшие в соломе мыши с испуганным писком разбежались в разные стороны. Корантен зажег фонарь.

— Привет, Флип! — поздоровался он.

Конь вздрогнул, услышав голос хозяина. Корантен похлопал его по крупу, протянул на ладони кусок сахара.

— Гостинец от конюха, старый брюзга. Ну же, успокойся, буря уже стихает.

Флип потерся мордой о наличник стойла и только после этого соблаговолил принять лакомство.

— Черт побери, Флип, кончай дурить! — рявкнул Корантен, открывая ларь с овсом.

Флип довольно фыркнул и ткнулся мордой в плечо хозяина.

— Жуй спокойно.

Корантен погладил коня по шее, насыпал сена в кормушку и задул фонарь.

— Будь умником и ничего тут не круши, договорились?

По холмам гулял ледяной ветер. Корантен миновал притаившуюся за бугром ферму Шолара. Стекла дрожали в оконных рамах, стены сотрясались и угрожающе скрипели. Вокруг не было ни души.

Корантен спустился по крутому склону. Именно в такую погоду он сильнее всего тосковал по своему кораблю. В море он был со стихией на равных, не то что на суше.

Серебристые блики играли на гребнях волн. Корантен перешел на другой берег реки. Юбилан превратился в бурный поток: прибрежные скалы скрывали брызги водяной пыли. Главная улица Ландемера петляла между рыбацкими хижинами и несколькими богатыми виллами, которые каждое лето превращались в семейные пансионы. Дом государственного комиссионера — он каждый день ездил в Шербур, где занимался закупками продовольствия, — утратил прежний блеск, обломки вычурного керамического декора валялись посреди двора. У трактира «Вуазен» Корантен замедлил шаг и поднял воротник бушлата. Обычно в этот час здесь шла бойкая торговля рыбой и ракушками, но сейчас опустевшая деревня выглядела пугающе ирреальной, и Корантен невольно поежился.

Крутые буруны образовали на оставшемся после отлива песке галечную запруду и нехотя откатились обратно. Зоркие глаза Корантена разглядели справа от форта какое-то белое пятно. Что это, птицы? Когда-то он с наслаждением наблюдал за буревестниками и чеканами, залетевшими с Оркад.

Корантен прошел еще метров сто вперед. Ему нравилось гулять по пустынному берегу, и он проводил здесь много времени, любуясь птицами, разглядывая коряги причудливой формы и странные камни. Он вообще мало общался с людьми, разве что с мамашей Генеке, которая приходила к нему убирать и готовить, и только в одиночестве чувствовал себя в безопасности.