Год гиен - Брэд Гигли

Моей матери, Адель Дж. Гигли, посвящается

Я противник целых страниц авторских благодарностей, которые становятся все длинней, все экспансивней и все больше походят на речи во время вручения премии «Оскар», чем на нечто, уместное в книге. Но я не могу не помянуть четырех человек, сыгравших очень важную роль в создании этого манускрипта:

— Джудит Левин, моего юриста, агента и путеводную звезду;

— Майкла Корда, моего уважаемого редактора, который все время спасал меня, вбивая в голову две фразы: «Это детектив, Брэд, а не историческая книга» и «Больше Шерлока, меньше Индианы Джонса»;

— Кэрол Броуи, помощницу Майкла — как говорит Джуди, надо быть храброй женщиной, чтобы смириться с манускриптом в прачечной;

— Фрэнка Руссо, который, как и Майкл, прочитал каждое слово «Гиен» в их первозданном виде. Возможно, недвижимость — его профессия, зато литература — его призвание.

Спасибо вам всем.

«Год гиен» — фантастический роман. Но изложенная в этой книге детективная история основана на исторически достоверных старейших «записях в зале суда», так называемых «судебных папирусах» Турина, Рифауда и Роллина.

Год 1153 до нашей эры. Пирамидам уже пятнадцать веков, фараон Тутанхамон уже двести лет как мертв, спустя тысячу лет наступит царствование Клеопатры. На севере Ахиллес, Аякс и Менелай ведут войну с Троей, требуя вернуть Елену.

Большинство персонажей книги имеют реально существовавших прототипов, живших в то время и участвовавших в событиях. В ту пору, когда строители гробниц Кхепура, Аафат и Ханро обитали в Месте Правды, в домах, открытых ныне для посещения, Египтом с помощью своего министра Тоха правил Рамзес III, «последний великий фараон». Мы даже знаем, что в один прекрасный день Панеб и вправду гнался за Неферхотепом по главной улице деревни.

Хотя я упростил написание египетских имен в угоду современному читателю, некоторые храмы и города я называю так, как их называли сами египтяне. Таким образом, Меди-нет-Хабу стал храмом Диамет, Дейр-эль-Медина — Местом Правды, Долина Царей — Великим Местом. Исключение составляет город Фивы — он слишком знаменит, чтобы изменить его название на более правильное Уасет.

Брэд Гигли

Хетефра встала с тюфяка и, хромая, заковыляла к двери дома, как старая обезьянка, страдающая подагрой. Она откинула льняную занавеску и прищурилась на восток. Ее ноздрей коснулись запахи зарождающегося дня — кислый запах пшеницы эммер с храмовых полей, более тонкий аромат свежескошенного ячменя, запах воды далекого Нила, — густо-коричневого, солоноватого. Несмотря на ранний час, кто-то уже жарил лук для праздника Осириса.

Глаза старой жрицы почти утратили прозрачность. Хотя лекарь предложил вернуть ей зрение с помощью своей лечебной иглы, Хетефра довольствовалась миром, который видела сквозь бурые облачка, посланные ей богами. Взамен боги обострили остальные ее чувства.

По стародавней привычке она снова повернулась к востоку. На мгновение показалось, что видны огни, горящие в великом храме Амона на другом берегу реки. Но зрение снова застлала пелена, и языки пламени погасли.

На миг Хетефра прониклась жалостью к себе. Ведь жрица Места Правды не могла больше разглядывать сокровища, что делались здесь — украшения для гробниц фараонов, цариц и знати, составлявшие основу производства ее деревни, населенной художниками. Все эти вещи недолго видели солнце. Их приносили в Великое Место, клали в гробницу и навеки погребали под скалами и песком.

Жрица разогнула худую костлявую спину, беспощадно подавив сожаления. Этим утром ей предстояло выполнить ритуал воцарения на празднестве Осириса. Во Время Осириса час, предназначенный для того, чтобы говорить с богами, начинался в миг восхода солнца. Именно тогда мембрана, отделявшая эту жизнь от загробной, тоньше всего, и мертвые смогут покинуть усыпальницы, чтобы воззриться на далекий Город Живых, Фивы, где готовились к празднеству.

Хетефра стала жрицей больше двадцати лет назад, но ни разу не встретила призраков и духов, хотя другие говорили, что видели их. Это была бесхитростная женщина, получавшая радость от простых истин ритуала, от традиции и от работы. Она верила всем сердцем и считала, что сама виновата, раз боги не хотят ей являться. Ее муж, Дитмос, считался духовным центром семьи. В пору свадьбы он был жрецом у строителей гробниц. После его смерти, в одиннадцатый год царствования фараона, жители деревни выбрали Хетефру, чтобы та продолжала дело мужа. Зачем искать кого-нибудь еще?

Женщина вздохнула. Как много лет минуло с тех пор! Скоро придет и ее День Боли, как приходит он ко всем живым, и ее положат рядом с Дитмосом и их сыном в их маленькой семейной гробнице.

Кто знает, только ли утренний ветер заставил ее задрожать…

Она проковыляла к большому сундуку в спальне. На его крышке переплетались цветы из слоновой кости и стекла; вырезанные из грушевого дерева полевки и вороны терзали изогнутые виноградные лозы из бирюзы и агата. Сундук сработал ее муж. В придачу к своим обязанностям жреца Дитмос мастерил шкафы, шкатулки и сундучки для фараона, а эти простые изображения сделал, зная, что они доставят удовольствие его жене. Она дорожила сундуком больше всего остального своего имущества. Ее похоронят вместе с ним.

Хетефра достала из сундука свое жреческое облачение: белое льняное платье, позолоченную, сплетенную из проволоки пектораль и ярко-синий парик из волокон рафии, имеющий форму крыльев грифа. Потом бережно уложила масло и засахаренные фрукты, столь любимые богами, в алебастровый калик. Нарядившись и снарядившись подобным образом, она стала ожидать на крыльце Рами, сына главного писца. Ему поручили провожать ее в святилище в эти праздничные дни.

Но парня нигде не было видно. Хетефра стояла, терпеливо ожидая его. Лицо жрицы пощипывал утренний прохладный воздух. Густой парик послужил удобной подушкой, когда она прислонилась к дверному косяку. Женщина закрыла глаза — всего лишь на мгновение. Тишина и слабый ветерок унесли старую госпожу в дремотное забытье.

Ее разбудило легкое тепло, коснувшееся кожи, и Хетефра испуганно огляделась, втянув ноздрями воздух. Сердце забилось быстрее от раздражения и испуга. Рассвет уже разгорелся вовсю! Она пропустит время жертвоприношений! Боги разгневаются на нее и в наказание поскупятся на благословения.

Проклятый Рами! Где же он? Наверняка спит с дочкой Менту, ткачихи саванов, этой маленькой шлюхой. Не так давно чуткие уши жрицы уловили их смех, а потом — и стоны. Молодежь деревни часто пользовалась пустой конюшней рядом с домом Хетефры в качестве места свиданий. Так поступали и некоторые взрослые. Старая жрица мрачно пробормотала себе под нос, что земля достанется в наследство поколению бездельников и шлюх.