Книга Бекерсона - Герхард Келлинг

1

Как случилось, что он, Левинсон, допустил тогда ошибку? Произошло ли это из легковерности или по причине недостаточного знания людей и ограниченного жизненного опыта? А может, под влиянием мимолетного настроения он среагировал на объявление в утренней газете, случайно попавшееся на глаза? Да и кто посмел бы утверждать, почему такой вот, как он, допускал ошибки — под воздействием какого-то импульса или по некой причине? Впрочем, возвращаясь к той самой ошибке, кому было бы интересно знать, совершил бы он ее, если бы именно тогда не расстался со своей женой или подругой (дело в том, что они не были официально зарегистрированы) или, точнее говоря, она с ним.

Ибо, хотя он уже давно знал, или полагал, или был уверен в том, что однажды ему все-таки придется избавиться от нее, в конце концов именно она внезапно и неотвратно разорвала связывавшие их узы. Тогда, в Польше, она посетила Краков и Освенцим, где в ту пору было ветрено и холодно. В гостинице ночью у нее случился нервный срыв. Так резко оборвались их прежние отношения, уступив место новым, суть которых он поначалу не воспринял.

Стоило бы сказать еще кое-что из не относящегося к данному вопросу, но это в любом случае поддавалось исправлению. Возможно, из-за того, что потрясена была сама его система координат, как он ее охотно называл, — под влиянием этой слабости или, может быть, силы, он поступил подобным образом: уселся и ответил на объявление по указанному шифру. Дело в том, что это объявление, как было однозначно сказано, представляло собой шанс, единственный шанс в жизни, и вознаграждение тому, кто имел желание и возможность выполнить, как говорилось далее, несложную, по сути дела, единовременную работу. Для ее выполнения, подчеркивалось в заключение, наряду с определенной независимостью (вы свободны?) требовалась лишь некоторая решимость. Просто следовало бы задаться вопросом, обращены ли все эти пожелания к кому положено.

Он откликнулся на объявление, хотя — и это совершенно естественно — ему прежде всего пришло в голову, что все это типичное надувательство и даже, возможно, ловушка. Он действительно так подумал, вернее, осознал в тот первый миг прозрения, которое, как известно, снисходит на человека в моменты счастья и несчастья. В противоположность этому он лишь задался вопросом, почему даже не попытался вникнуть в суть явно неоднозначного, хоть и специфичного дела. Ведь оно уже вызвало в нем почти социологический интерес, нацеленный на познание его скрытой сути. Кроме того, он, как свободный журналист, сотрудничающий с несколькими газетно-журнальными концернами, постоянно искал новые темы. При этом весьма вероятно, подумал он, что данная история при соответствующих обстоятельствах может оказаться именно такой темой. К тому же, как свободный художник, он постоянно нуждался в деньгах — в финансовом вознаграждении! Если из этого не получится ничего серьезного, то, наверное, наберется фактура как минимум на статью. Итак, преисполненный тщетных надежд, мучимый недобрым предчувствием того, что может вляпаться в дурацкую историю, еще не отдавая себе отчета в том, что к чему, он, как очень скоро до него дошло, и написал, в сущности, легкомысленно и самонадеянно, возможно, даже с определенным интеллигентским высокомерием и налетом кичливости: да, я, мол, как раз тот, кто вам требуется, есть и желание, и возможность. В духе того, что от него ждали — независим и в состоянии… Короче говоря, он предложил свои услуги.

Потом заклеил конверт и в тот же вечер бросил в почтовый ящик. Слишком рано, как он сразу же мысленно отметил. Обычно письма у него отлеживались ночь, прежде чем на другой день (а иногда и нет!) оказаться в почтовом ящике. Он понимал, что почти осознанно совершает глупость — а ведь в общем-то почему бы и нет? Настроение сыграло свою роль. Ведь ему совсем не хотелось ждать. Поэтому он бросил конверт в почтовый ящик, мгновенно ощутив при этом, что умышленно совершил, по сути дела, серьезную ошибку.

Когда конверт падал на дно почтового ящика на Бэкерштрассе, — эту улицу он выбрал в тот пятничный вечер, чтобы прогуляться и отправить письмо, — он ощутил странную дрожь или нерешительность, которая в тот миг пронзила его от ладони до самого мозга или наоборот. Только на обратном пути домой он успокоился, размышляя о том, что опущенное в почтовый ящик письмо его совсем ни к чему не обязывает — как вскоре выяснилось, это было катастрофическое заблуждение. Он просто отбросил связанные с этим письмом странные предположения и подозрения, преисполнившись решимости совершить это немедленно, если все его терзания на поверку окажутся неподходящими или сомнительными. И тем не менее чувство легкой неприкаянности не покидало его.

Ему подумалось, а не забрать ли на следующий день конверт, что сейчас на дне почти пустого почтового ящика чуть ли не в человеческий рост (если судить по тому, как конверт прошуршал внутри ящика), а именно, не вдаваясь в детали, объяснив почтовому служащему, в обязанности которого входит контроль и изъятие почтовых отправлений из ящика. Но эту идею он вскоре отбросил. И сам себе объяснил: есть в жизни решения, которые, будучи приняты однажды, не подлежат отмене. И даже если бы на следующее утро ему удалось своевременно перехватить подъехавшего на машине почтового служащего и, предъявив удостоверение личности, заполучить опущенное в ящик письмо — ошибка была допущена и поэтому не подлежала исправлению. А вероятными последствиями этого поступка вполне можно пренебречь. Они представлялись ему маргинальными, подобно тому как без всякого умысла, неизменно являвшегося частичкой неосведомленности, то есть глупости, они оказались порождением его собственной фантазии. Кроме того, он старался внушить себе, что опущенный в почтовый ящик конверт вовсе не был ошибкой. Ведь по крайней мере в философском смысле, как он всегда знал и верил, и продолжал верить до сих пор в то, что трудно поверить в неизбежную ошибочность любого проявления активности в мире, обнаруживающей иные, кроме намеченных, негативные проявления, вследствие чего активность всегда влечет за собой наряду с достигнутыми и недостигнутыми целями определенные непредвиденные, малоприятные последствия. Эти и прочие мысли посетили его, Левинсона, после того, как он опустил письмо в почтовый ящик на Бэкерштрассе и направился к себе домой. По сути дела, его можно было назвать скрупулезным человеком, поскольку он беспрестанно требовал от себя отчета в собственных действиях или по крайней мере стремился к этому, но при этом вовсе не казался более рассудительным, чем кто-либо еще.

Итак, он опустил известное письмо в почтовый ящик, вызвав тем самым лавину, настоящую бурю, которая впоследствии его… Это было в октябре, если он не заблуждался — или в начале, в первой половине ноября. В любом случае лето уже прошло. Поэтому темное время суток в городе решительно начиналось уже не в шесть, а чуть раньше, в пять часов вечера! Такое неожиданное наступление сумерек в конце рабочего дня, которое в октябре того года поначалу воспринималось как шок, вместе с тем вызывало положительные эмоции. По его воспоминаниям осенний вечер был мягкий, но и прохладный. Прогулка подействовала на него благотворно. А после того как он опустил письмо в почтовый ящик, его мысли опять вернулись к привычному кругу тем и задач. Так он стал размышлять о написании многостраничного материала для одного воскресного приложения: «Старая Атлантида — или первый всплеск?» Кроме того, он продолжал работать над своей «Историей о часах», в результате чего уже забыл эту новую «Историю с объявлением», как он шутливо и небрежно назвал ее.