Моя свекровь - мымра! - Людмила Милевская

Глава 1

Неприятности у меня начались сразу же. Припоминаю теперь,что в этом городе так бывало всегда. Однако, сходя с трапа самолета, я плохимипредчувствиями не мучилась и подозрениями не страдала. Ни о чем не тревожась, япредвкушала одни удовольствия и не сомневалась, что встретят меня с почетом.

Меня и встретили.

Наручниками. Прямо в аэропорту.

Нет, не сразу. Я успела получить багаж и довольная катилаего за собой — новенький чемодан из кожи нильского крокодила, дорогущий ужасно.Разорилась, ради прикола.

Катила стильный чемодан и кокетливо поглядывала на витринныестекла аэропорта, неплохо играющие роль зеркал. Я любовалась собой и особенноновым леопардовым пальто. Знаю, многие поступают иначе, но я в дорогу беру всеновое, особенно если еду в провинцию: надо же задавать там столичный тон. Темболее, что в провинции зачастую одеваются так, словно живут от банкета и добанкета, словно от приема до приема коротают свободную минутку у прилавковмагазинов, в прачечных, в автобусах, в метро. Там Ферре, Миссони и Версаченикого не удивишь. Во всем этом они на работу ходят.

Кстати, о работе. Однажды в местном метро ко мне подошлапопрошайка — девица с ребенком на руках. Так вот на ней был пиджачок из того жесалона, в котором с глубочайшим отвращением одеваюсь и я. Скрою названиесалона, чтобы не делать подлецам рекламу — кошмар, как там дерут! То естьграбят, упаси вас бог подумать плохое — я не о сексе.

Здесь не могу не заметить: ужас, как богатеет русский язык,просто на глазах богатеет: слова обрастают двойным и тройным смыслом. Уже ифразы бросить нельзя, чтобы не брякнуть двусмысленности, так стремительно нашислова меняют значение. Куда это придет неизвестно, но все чаще и чащеприходится думать, когда говоришь, иначе сказанное приобретает неожиданноизвращенное направление. Год-другой и невинные “драть”, “пороть”, “жарить”,“парить” смело будем относить к пошлым и даже охальным. Туда же скоро отнесут имилейшее словечко “голубой”, не сомневайтесь. Скоро толковый словарь Ожеговапереименуют в “словарь матерных и бранных слов”, вот как цинично мы сталисмотреть на мир.

Но вернемся в аэропорт. Я катила дорогущий чемодан изкрокодила, любовалась отпадным пальто из леопарда и с нежностью думала о себе:“До чего же я в своем вкусе! Молода, стройна и стильна! Просто повезло, что невидит меня старушка Брижит Бардо — пламенный защитник животных, будто на нашейпланете больше некого защищать, будто всех людей уже защитили. Да-а,старушка-Брижит убила бы меня. Особенно за крокодила. И за леопарда. И за поясиз змеи. И за шагреневую косметичку. Боже, сколько зверья извели ради такогоживотного как человек!”

Едва я об этом подумала, как ко мне подошел высокийсимпатичный милиционер, очень молодой, даже юный. С обворожительной улыбкой наустах я приготовилась бодро давать автограф, но милиционер ни с того ни с сегострого потребовал документы.

“Не узнал меня, — огорчилась я, но тут же повеселела: — Ещебы! Ведь после развода с мужем я помолодела на десять лет! А после свадьбы сРобертом сбросила еще лет двадцать, не меньше!

Стоп! Это сколько же мне тогда?

Да, переборщила слегка. Но по-любому, я теперь молодоженка иизменилась неузнаваемо. Теперь меня даже соседские собаки не узнаю — лают каксумасшедшие Не удивительно, что милиционер тоже меня не узнал”.

— Попрошу предъявить документы, — строго потребовал он, освоем счастье не подозревая — не каждый же день знаменитости вроде меняпопадаются ему на глаза.

— Неужели вы не догадываетесь кто перед вами? — кокетливоиграя глазами, спросила я.

— Догадываться я не привык, конкретно хочу это знать, —ответил юный милиционер, глядя на меня без всякого интереса.

— Ха-ха! — обрадовалась я возможности его огорошить. — Таквы еще не в курсе какое важное событие произошло в вашем городе?

Милиционер слегка растерялся и спросил:

— Какое?

— Так слушайте, — с гордостью заявила я, элегантно отводя всторону леопардовую полу и упираясь рукой в свое роскошное бедро, изысканнодрапированное французскими шерстяными кружевами — стильный костюмчик от самого…

Впрочем, не стоит и ему делать рекламу.

Стоя в этой элегантной позе: одна рука небрежно брошена начемодан из крокодила, другая — на кружевном бедре, я многозначительно выдержаладлинную паузу и добилась своего: милиционер начал приобретать вид задумчивый ирассеянный, что очень ему шло.

— Я вас слушаю, слушаю, — нетерпеливо бормотал он,механически приподнимая фуражку и вытирая со лба капли пота.

“От меня и не таких в пот бросало! То ли еще будет!” —подумала я и воскликнула:

— Слушайте!

И, выдержав паузу, снисходительно усмехнулась, после чего стриумфом продолжила:

— Перед вами настоящая знаменитость! Наимоднейшаяписательница! Скорописица даже! Строчащий русский талант! А может игениальность!

— Да кто же вы? Кто?

— Я…

Ох уж эта молодежь, вечно она торопится — новой паузы он невыдержал и с трепетом закричал:

— Ну же! Ну!

— Не нукайте, молодой человек, меня невозможно запрячь! Ктому же, я совершенно не лошадь!

— Не лошадь? А кто вы? Очень хотелось бы знать!

— Я аж целая Софья Адамовна Мархалева! — брякнула я и сразуже пожалела.

Признаться, думала он падет ниц и поцелует подол моего«леопарда», но этот сосунок в «пеленках» милиционера вдруг озверел и завопил:

— Ха?ха! Мархалева! Вас-то мне и надо, мошенница иаферистка! Хватайте ее! Хватайте!

И меня схватили!

Самым неприятным образом — как это принято у стражей порядка— на глазах у толпы. Пока я усердно перечисляла, сколько хорошего написала овнутренних органах, меня (в леопардовом пальто!) грубо и не эстетично волокли в«воронок». И толпа зевак глазела, будто я депутат или верблюд. Или Боинг-777.

Ужас!

У-жас!!!

В таких немыслимых условиях лишь невероятным усилием волиудавалось сохранять присущую мне элегантность. Поверьте, в наручниках весьманелегко чувствовать себя неотразимой.

Впрочем, я неисправимая оптимистка. Даже от этого жуткогоинцидента у меня остались приятные воспоминания, чего не могу сказать о местноймилиции. Уж им-то, доблестным мужам, не забыть меня никогда. А вот я и по сиюпору с умилением вспоминаю ту грациозную пощечину, которую получил господинполковник — он больше остальных меня унижал, изощренно обзывая то мошенницей,то пройдохой, а то и вовсе старой воровкой.