Наследие греха - Рут Ренделл

* * *

Моему отцу и Саймону посвящается

Все эпиграфы перед главами взяты из «Книги общих молитв» [1]

Законы королевства могут предавать христиан смертной казни за совершенные тяжкие и прискорбные злодеяния.

«Тридцать девять статей англиканского вероисповедания» [2]

Было пять утра. По долгу службы инспектор Майкл Берден повидал на своем веку больше рассветов, чем иные люди, однако так и не научился встречать их с хмурой миной, особенно летом. Ему нравились тишина и утреннее безлюдье крошечного городка, нравился жесткий голубой свет того же оттенка и яркости, что и после заката, только без его меланхолии.

С четверть часа назад двое парней, которых всю ночь порознь допрашивали о драке, произошедшей накануне в одном из кафе Кингзмаркхема, почти одновременно дали признательные показания. Теперь оба отдыхали в белоснежных камерах подвального этажа их до неприличия современного участка. Берден стоял у окна в кабинете Вексфорда и смотрел на небо, необычно подкрашенное зеленоватым аквамарином. Его пересекала плотная стая птиц. Они напомнили инспектору детство, когда все кругом казалось больше, чище и значительнее, чем сейчас, и не только на рассвете, но и вообще изо дня в день. Майкл устало распахнул окно: его слегка мутило от смешанного запаха сигаретного дыма и застарелого пота, который издавали юнцы, даже в разгар лета не вылезающие из кожаных курток.

Из коридора донесся голос Вексфорда: он желал доброй ночи – а может, и доброго утра – старшему констеблю, полковнику Гризволду. Интересно, подозревал ли Гризволд вчера, когда заявился в участок около десяти вечера и долго распинался о необходимости полного искоренения хулиганства, что ему придется провести здесь всю ночь? «Вот до чего доводит привычка совать нос не в свои дела», – злорадно подумал Берден.

Хлопнула тяжелая входная дверь, а потом Гризволд завел свою машину. Инспектор наблюдал за тем, как тот, проехав двор и миновав большие каменные вазоны с розовой геранью, свернул на Кингз-маркхем-Хай-стрит. Главный констебль не пользовался услугами шофера. С одобрительной, хотя и не лишенной ехидства усмешкой Майкл отметил, что начальник ехал не больше двадцати восьми миль в час до самого разграничительного знака. Там его машина резко набрала скорость и понеслась по пустынной проселочной дороге на Помфрет.

Заслышав шаги Вексфорда, Берден повернулся к окну спиной. Тяжелое сероватое лицо старшего инспектора было сегодня чуть серее обычного, но никаких иных признаков усталости в нем не замечалось, а глаза его, черные и неподатливые, как базальт, победно сверкали. Он был крупным мужчиной, с крупным лицом и мощным, внушающим робость голосом. Его серый пиджак – один из целой серии двубортных пиджаков с низкой застежкой, которые он обычно носил, – казался сегодня особенно потрепанным и помятым. Но это ему даже шло – пиджак выглядел как естественное продолжение морщинистой носорожьей кожи инспектора.

– Ну, вот и еще одно дельце сделано, – начал он с порога, – как сказала старуха, выбив старику глаз.

Берден терпел его вульгаризмы стоически. Он знал, что начальник произносит их с одной-единственной целью: шокировать его. И, надо сказать, обычно ему это удавалось. Вот и теперь инспектор растянул тонкие губы в вымученной улыбке. Шеф протянул ему голубой конверт, и Майкл принял его едва ли не с благодарностью: отклонение от рутины давало ему передышку, позволяя скрыть смущение.

– Гризволд только что сунул, – сказал Вексфорд. – В пять утра. Никакого чувства времени.

Берден взглянул на почтовую марку Эссекса.

– Это от того, о ком он нам говорил, сэр?

– А от кого еще я могу получить письмо из милого старосветского Трингфорда, от своего фаната, что ли? Он самый, преподобный мистер Арчери, на правах старого друга. – Старший инспектор опустил свое крупное тело в хлипкое кресло, и оно издало обычный протестующий писк. С этими креслами, как и вообще со всей нарочито-современной обстановкой своего кабинета, у Вексфорда сложились особые отношения, которые его подчиненный именовал «любовь – ненависть». Гладкий пол с лоскутком нейлонового ковра посредине, кресла на хрупких хромированных ножках, бледно-желтые жалюзи на окнах – все это, по выражению Вексфорда, было «нефункционально» и годилось только на то, чтобы пускать пыль в глаза посетителям. Что не мешало ему втайне гордиться этими вещами. Они производили впечатление. В частности, на визитеров вроде автора того письма, которое хозяин кабинета уже доставал из голубого конверта.

Письмо тоже было написано на голубой, довольно плотной бумаге. Главный инспектор заговорил, старательно копируя акцент представителей высшего сословия:

– Почему бы мне не обратиться к старшему констеблю Мид-Сассекса, дорогая? Мы ведь вместе были в Оксфорде… – И он оскалился в усмешке. – В чертовом городе дремлющих шпилей, – добавил он. – Тьфу ты, терпеть все это не могу!

– А они действительно там были? – спросил Берден.

– Где – там?

– В Оксфорде?

– Понятия не имею. Но где-нибудь без них уж точно не обошлось. Не в Оксфорде, так в Итоне. Гризволд мне ничего не объяснял, сказал только: «Ну, вот, теперь, когда мы запрятали молодчиков в каталажку, взгляните-ка на это письмо, оно от моего доброго друга Арчери. Отличный парень, теперь таких мало. Письмо предназначено для вас. Помогите ему всем, чем сможете. По-моему, там речь идет о том негодяе, Пейнтере».

– Кто такой Пейнтер?

– Один тип, которого вздернули лет пятнадцать-шестнадцать тому назад, – коротко ответил Вексфорд. – Давай-ка поглядим, чего там от нас хочет этот пастор.

Берден заглянул начальнику через плечо. Письмо было от викария прихода Святого Колумба в Трингфорде, графство Эссекс. Греческое начертание буквы «е» тут же неприятно резануло ему глаз.

Старший инспектор стал читать вслух:

– «Дорогой сэр, простите, что отнимаю своим письмом ваше драгоценное время…» Попробуй тут не прости, верно? «…Но речь идет о деле чрезвычайной важности. Полк. Гризволд, старший констебль, и т. д., и т. п., любезно проинформировал меня о том, что вы именно тот джентльмен, кто может помочь мне в моем деле, вот почему я, с его предварительного согласия, пишу вам сейчас». – Инспектор кашлянул и ослабил узел жеваного галстука. – Черт знает сколько писанины, когда же он доберется, наконец, до сути? Ага, вот оно. «Вы, вероятно, помните дело Герберта Артура Пейнтера…» Еще бы. «Насколько я понимаю, следствие тогда вели именно вы. Вот почему мне хотелось бы обратиться к вам еще до того, как я, вопреки собственному моему желанию, вынужден буду предпринять некоторые расспросы».