Маска Димитриоса - Эрик Эмблер

1 Истоки одержимости

Один француз по имени Шамфор — к сожалению, не обласканный славой — говорил, что под маской случая часто скрывается провидение.

Этот удобный, хотя и спорный афоризм выдуман для того, чтобы опорочить неприятную истину: в человеческих делах случай играет важную, если не определяющую роль. В общем, такую точку зрения можно понять. Ведь случай время от времени действует с такой неуклюжей последовательностью, что его легко можно принять за всевидящее провидение.

История Димитриоса Макропулоса тому подтверждение.

Нелепо уже то, что такой человек, как Латимер, должен был узнать о существовании такого человека, как Димитриос. Что ему довелось воочию увидеть мертвое тело Димитриоса, что ему пришлось потратить целые недели на нелегкое расследование туманной истории этого субъекта и что он должен был в конце концов подвергнуть себя смертельной опасности в доме, украшенном в соответствии со странными вкусами преступника. Все это нелепо до абсурда.

Но, рассматривая все факты этого дела во взаимосвязи, очень сложно не поддаться суеверному страху. Их очевидная бессмысленность не позволяет использовать такие слова, как «случай» и «совпадение».

В утешение скептику остается лишь одно: если и существует какой-нибудь сверхчеловеческий Закон, то контролируется он из рук вон плохо.

А выбрать Латимера в качестве действующего лица мог только идиот.

За первые пятнадцать лет взрослой жизни Чарльз Латимер дорос до преподавателя политической экономии в одном из второстепенных университетов Англии. К тридцати пяти годам он, ко всему прочему, написал три книги. В первой исследовалось влияние Прудона на политическую мысль Италии девятнадцатого века. Вторая называлась «Готская программа 1875». В третьей давалась оценка экономических выводов «Мифов двадцатого века» Розенберга.

В результате кратковременного сближения с философией национал-социализма автор впал в глубокую депрессию. Ее нужно было развеять, и, закончив редактировать последнюю работу, Латимер написал свой первый детектив.

Роман «Умой кровавые руки» сразу понравился публике. За первой книгой последовали «Признание копа» и «Орудие убийства».

Вскоре Латимер отделился от огромной армии университетских профессоров, кропающих в свободное время детективы, и стал одним из немногих везунчиков, которые умудрялись зарабатывать этим деньги.

Рано или поздно он превратился бы в профессионального писателя (не только номинально, но и по существу). И три вещи поспособствовали его эволюции. Первое — принципиальные разногласия с администрацией университета. Второе — болезнь. А третье — тот факт, что он оказался неженат.

Вскоре после публикации «Не вешать на гвоздь» и последующей болезни, которая подорвала резервы его организма, он подал, не сильно переживая, заявление об увольнении и уехал за границу, чтобы на солнышке дописать свой пятый детективный роман.

Завершив литературный труд, Латимер через неделю отправился в Турцию. Перед этим, страстно желая поменять обстановку, он провел год в Афинах. И хотя здоровье заметно улучшилось, перспектива английской осени его не привлекала. В конце концов по предложению одного греческого друга он сел на пароход, идущий из Пирея в Стамбул.

И уже в Стамбуле от полковника Хаки он впервые услышал о Димитриосе.

Рекомендательное письмо не такой уж простой документ. Чаще всего рекомендуемый только шапочно знаком с автором, а тот, в свою очередь, знает о человеке, которому оно адресовано, и того меньше. Надежда на то, что подобное письмо будет иметь положительный эффект для всех трех сторон, очень слаба.

Среди рекомендательных писем у Латимера было одно на имя некой мадам Шавез, которая проживала в особняке на берегу Босфора. Через три дня после приезда он ей написал и в ответ получил приглашение погостить.

Для мадам Шавез дорога из Буэнос-Айреса была так же щедро вымощена золотом, как и дорога туда. Привлекательная турчанка, она удачно вышла замуж за состоятельного торговца мясом из Аргентины, затем развелась и на часть доходов от этих операций приобрела небольшой дворец, в котором когда-то проживали младшие члены турецкой королевской семьи. До него было непросто добраться, и запасов пресной воды явно не хватало для обслуживания даже одной из девяти имеющихся ванных комнат. Зато окна выходили на залив изумительной красоты, а само здание было обставлено в лучшем виде. Единственное, что мешало Латимеру хорошо проводить время, — это турецкая традиция жестоко бить по лицу слуг, когда те раздражали (что бывало довольно часто). Для писателя подобное напыщенное и одновременно неловкое проявление эмоций было в диковинку.

В гостях он встретил очень шумную пару из Марселя, трех итальянцев, двух молодых турецких морских офицеров со своими «подругами» и кучу бизнесменов из Стамбула с женами. Большую часть времени они пили — запасы джина у мадам Шавез, по-видимому, не иссякали — и танцевали. Приставленный к граммофону слуга не обращал особого внимания на происходящее, а просто менял пластинки, вне зависимости от того, танцевали гости или нет.

Латимер, сославшись на слабое здоровье, не участвовал в подобных развлечениях, и все тут же перестали обращать на него внимание.

В последний вечер он спрятался от досаждающих звуков граммофона в конце увитой виноградной лозой веранды. И тут увидел, как на длинную пыльную дорогу, ведущую к особняку, свернул огромный автомобиль. Когда рев мотора раздался уже во внутреннем дворе, задняя дверца распахнулась, и из нее на ходу выпрыгнул пассажир.

Это был высокий человек с выдающимися скулами, чей легкий загар хорошо сочетался с копной седых волос, подстриженных по прусской моде. Узкий лоб, длинный острый нос и тонкие губы придавали ему несколько хищный вид.

Латимер дал бы ему не меньше пятидесяти. Он стал изучать талию под изумительно скроенным офицерским мундиром в надежде обнаружить корсет.

Офицер резким движением вытащил из рукава шелковый платок, смахнул невидимую пыль со своих безупречных лакированных сапог для верховой езды, поправил фуражку и размашистым шагом направился к дому. Где-то в особняке затрезвонил звонок.

Полковник Хаки, а именно так звали этого офицера, произвел настоящий фурор среди гостей.

Спустя четверть часа мадам Шавез провела его на веранду. Смущаясь, она явно хотела показать гостям, что считает себя безнадежно скомпрометированной неожиданным появлением полковника. А тот, сама галантность и учтивость, щелкал каблуками, целовал ручки, отвешивал поклоны, отдавал честь морским офицерам и смотрел влюбленными глазами на жен бизнесменов. Это представление настолько захватило Латимера, что когда пришел его черед быть представленным, он подпрыгнул при звуке своего имени. Полковник тепло пожал ему руку.

— Чертовски рад с вами познакомиться, старина, — поприветствовал он.