Эхо чужих грехов - Марта Таро

Глава первая Гибель любовников

Петербург

15 июня 1811 года

Лукреция не закрывала шторы. Никогда. А если ходила голой, то так и липла к окнам. В этом упоении своей наготой была какая-то перчинка, грязноватый, будоражащий кровь душок. На взгляд Михаила Бельского, забавная причуда лишь украшала его любовницу.

Сказать по чести, внешность сеньориты Талли была далека от классических канонов. Откуда у чистокровной итальянки мог взяться вздёрнутый нос? А широкие скулы? Мощные формы и белейшая кожа скорее подошли бы немке или австриячке. С кем же успела пошалить весёлая тосканская мамаша, прежде чем родила это чудное и порочное создание? Бог весь, но игра стоила свеч! В плотских утехах Лукреция не знала равных – что по отменной сноровке, что по редкостному аппетиту.

«Однако на сегодня хватит – ещё малость, и от всех этих изысков можно будет протянуть ноги», – прикинул Михаил. Уже спокойно, без жара в крови, наблюдал он за своей подругой. Лукреция поднялась с кровати и прошлась до распахнутых окон эркера. Обнажённая женщина на фоне предрассветной Северной столицы, что может быть прекраснее? Граф залюбовался великолепной живой картиной. В пестроте неба смешались лилово-серые сгустки туч, а меж их краями расцвели все оттенки коралла, и эта немыслимая красота отразилась в воде. Светлый мрамор фасадов подкрасило алым, темнота под аркой моста сделалась таинственной, а чёрная тесьма решёток очертила гранит набережной. Белая ночь в Петербурге была упоительно прекрасна, но пышная роскошь женского тела затмевала её.

«Что за прелесть моя Лукреция! – с гордостью подумал Бельский. – Особенно сзади».

Круглые и гладкие, как огромные бильярдные шары, ягодицы оказались самыми весомыми (во всех смыслах) аргументами, привязавшими русского графа к ложу страстной итальянки. В свою очередь сеньорита Талли быстро оценила широту души нового поклонника. Большая квартира на набережной Мойки, изобилие нарядов и драгоценностей и, конечно же, деньги. Причем без счёта! Иногда Михаилу казалось, что он содержит половину Тосканы и нужно хоть как-то пресечь это мотовство, но все попытки вести себя строго кончались бурными ссорами и его вынужденным монашеством. Бельский быстро сдавался и вновь открывал кошелёк. Из-за Лукреции он просадил всё содержание за год вперёд и уже наделал долгов. На очередную просьбу прислать денег родители Михаилу, конечно же, не отказали, но вместе с вожделенным золотом в столице появилась и мать. Сообщив, что пришло время озаботиться поиском достойных партий, она привезла в Петербург обеих дочерей, а теперь донимала и Михаила. Графиня прямо заявила сыну, что тот должен подать хороший пример сёстрам и выбрать наконец спутницу жизни.

– Нет уж, маменька, увольте! Ищите женихов девчонкам, а меня оставьте в покое, – заявил Михаил.

Но не тут-то было. Мать принялась совать нос во все его дела, а деньги откровенно придерживала, спрашивая отчёта в тратах. Правдоподобное объяснение вроде покупки коня она принимала не чаще раза в неделю. Положение сложилось – хуже некуда. Михаил заметался. Играть? Но ведь он до сих пор всегда проигрывал! Это могло только усугубить дело. Выхода не было. Оставалось лишь принять условие родителей: приличный брак в обмен на финансовую свободу. Сразу после свадьбы отец обещал выделить Михаилу долю из имущества семьи.

«Может, потянуть ещё чуть-чуть?» – эта трусливая мысль приходила в голову по сто раз на дню, но, как говорится, перед смертью не надышишься. Остатки денег съела покупка выпрошенного Лукрецией ожерелья. Граф приобрёл эту рубиновую роскошь и уже вручил заветную коробочку любовнице, а теперь очень надеялся на её благоволение.

– Вернись ко мне, милая! – крикнул Михаил.

– Иду, иду, мой лев, – отозвалась Лукреция. Она покинула свой пост у распахнутых окон и вернулась в постель с двумя бокалами вина, и, отпив изрядный глоток из одного, второй протянула любовнику: – Подкрепи силы, они тебе ещё понадобятся…

Боже, какая пошлятина! Опять закрутилась прежняя шарманка: итальянку волновали лишь страсть и деньги. Ни того, ни другого у Бельского уже не осталось. Раздражение поглотило остатки благодушия, и Михаил жёстко заметил:

– Сейчас не время для глупостей. Мне нужно с тобой поговорить!

– В чём дело? – насторожилась Лукреция.

Она прекрасно понимала, что в своих требованиях давно перешла все мыслимые границы, но на это у неё имелись веские причины. Итальянка влюбилась, и предметом её страсти был отнюдь не граф Михаил. Зато Бельский не скупился, и ушлая женщина хотела побыстрее вытрясти из него всё, что только можно. Она ведь не зря слонялась обнажённой у открытых окон: мужчины сумели оценить её красоту. Записочки с предложениями одно выгоднее другого уже не раз оставляли у её дверей, и Лукреция даже выбрала себе на будущее новую «дойную корову». Неужели время пришло? Итальянка вгляделась в глаза любовника и поняла, что дело обстоит именно так.

– Родители хотят меня женить, – признался Бельский.

– А как же наша любовь? – тоном избалованного ребёнка заныла Лукреция.

– Для нас с тобой ничего не изменится! – Главное было сказано, и женщина не устроила истерики. Мысленно поздравив себя, Михаил выпил вино, поставил бокал на столик у кровати и обнял свою пассию. – Ты будешь жить так, как привыкла. Я по-прежнему стану оплачивать твои счета, и, что особенно приятно, моё состояние увеличится.

Граф ожидал вопросов, но их не последовало. Он с удивлением взглянул в лицо любовницы и поразился. Женщина крепко спала.

«Ну вот и ответ на мои подозрения! – попенял он себе. – Дурак, считал, что Лукреция – хитрая и алчная сучка, а она засыпает сном ангела, когда речь идёт о деньгах».

Как же это оказалось приятно и трогательно! Михаил прижался лбом к гладкому белому плечу и с облегчением вздохнул: все обойдётся, он справится с житейскими невзгодами, а счастлив будет здесь, в этой спальне с глядящими в белую ночь незашторенными окнами. Сон закрыл ему веки, ещё мгновение – и Бельский ускользнул в уютные объятия Морфея.

Четверть часа спустя дверь спальни тихо приоткрылась. Кто-то долго стоял во тьме коридора, прислушиваясь к ровному дыханию любовников. Наконец визитёр решился и шагнул в комнату. Широкий чёрный плащ с капюшоном делал фигуру вошедшего похожей на бесформенный кокон. Что же до лица, то его закрывала чёрная полумаска, выставляя напоказ лишь маленький яркий рот и округлый подбородок.

Человек в маске на цыпочках подошёл к кровати – к той стороне, где спал граф. Незнакомец вгляделся в спокойное лицо Бельского: тот улыбался во сне.

«Так даже лучше, – подумал незваный гость. – Пусть бедолага умрёт счастливым».

Человек вынул из-под плаща длинный клинок. Один мощный удар, и кинжал по самую рукоять вошёл в тело, словно в кусок масла. Бельский захрипел, кровавая пена запузырилась на его губах, но веки даже не дрогнули. Желание убийцы исполнилось: граф умер во сне. Теперь пришла очередь женщины. Преступник знал, что и она не проснётся. Он сам позаботился о том, чтобы эти двое голубков сегодня спали крепко-крепко. Добавленный в вино порошок, не подвёл злоумышленника. Будь его воля, он оставил бы Лукрецию в живых, но против приказа был бессилен. Резким движением убийца выдернул нож из груди графа. Замарав белизну простыней, хлынула кровь.