Плутыш, или не дня без озорства - Тамара Крюкова

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Вы, конечно, слышали про английскую писательницу Агату Кристи? В ее книгах никогда не знаешь, что произойдет дальше и чем все кончится. Я хочу познакомить вас с другой Агатой — Агатой-не-Кристи, а прозвали ее так потому, что с ней тоже никогда не знаешь, чего ожидать в следующий момент.

Представьте себе девочку с огромными зелеными глазами и золотыми кудрями до плеч. Увидев ее, люди восклицают: "Ах!" Но через пять минут (правда, справедливости ради надо заметить, что иногда это случается через пятнадцать минут, а очень редко через полчаса) взрослые качают головой и говорят: "Ой-ой-ой!" или "Айай-ай!" или "Ну и ну!" — в зависимости оттого, у кого как развита фантазия.

Конечно, если разобраться, Агата совсем не виновата в том, что "ах" превращается в "ой-ойой". И вообще Агата вела бы себя ужасно хорошо, если бы не ее маленький приятель Тришка. Вы не знаете, кто такой Тришка? Что ж, прочтите эту книжку и тогда узнаете. Скажу вам по секрету, у каждого мальчишки и девчонки есть свой Тришка, и когда вам хочется побаловаться, знайте, он наверняка где-то рядом.

Правда, взрослые считают, что они никогда не озорничали и всегда были самыми примерными детьми на свете, но это оттого, что у них плохая память. Вот если бы она была немного получше, мне кажется, детей никогда бы не наказывали.

В дверь позвонили. Бабушка прошла по коридору, отодвинула щеколду и ахнула. На пороге ЧТО-ТО стояло. ОНО мало походило на девочку, но по некоторым едва уловимым признакам бабушка угадала в этом существе свою внучку Агату, которая еще полчаса назад, аккуратная и наглаженная, вышла погулять.

— Где же это ты так изуродовалась? — всплеснула руками бабушка.

— А чего он первый лезет? — насупившись сказала Агата.

— Кто там к тебе лезет? — покачала головой бабушка.

— Алька. Чего он меня Агатой-не-Кристи дразнит?

— Ну и что? Пускай себе дразнит. А ты бы повернулась и ушла.

— Я и так повернулась и ушла. Я вообще не люблю, когда из носа кровь течет, — сказала Агата.

— У тебя из носа кровь текла? — заволновалась бабушка.

— Почему у меня? У Альки. Я же говорю тебе, что он меня дразнит, пояснила Агата.

— Значит, он тебя дразнит?! А ты-то хороша — мальчишкам носы расквашивать! Чисто казак в юбке. Платье изорвала, растрепалась. Ленту опять потеряла? Ну просто железные нервы надо иметь. Вот постой-ка в углу, подумай о своем поведении. Пускай родители придут, полюбуются на это зрелище. Ну и характер! Словно плутыш ее в бок толкает.

— Какой плутыш? — тотчас заинтересовалась Агата.

— Обыкновенный. В старину так называли тех, кто озорничает без меры, — строго сказала бабушка, поставила Агату носом в угол между стеной и шкафом и вышла из комнаты.

"Зрелище" вздохнуло, почесало болячку на коленке, шмыгнуло носом и мечтательно произнесло:

— Вот было бы здорово, если бы у меня на самом деле был обыкновенный плутыш. Он бы меня пожалел и сказал: "Агаточка, ты самая лучшая девочка на свете. Зря тебя обижают и наказывают".

— Конечно, зря, — сказал вдруг чей-то тоненький голосок.

Агата оглянулась. На портьере раскачивалось маленькое, с Агатину ладошку, существо. Оно было беленьким, пушистым, с мохнатой кисточкой на хвосте, цепкими пальчиками и веселой, улыбающейся рожицей. Существо походило сразу на котенка, обезьянку и озорного человечка. Агата в жизни не видела подобного создания.

— Ты кто? — от удивления Агата забыла про все свои огорчения.

— Обыкновенный плутыш. Но вообще-то меня зовут Тришкой. Я пришел сказать тебе, что ты — самая лучшая девочка на свете.

— Ну и ну! — Агата смотрела на плутыша круглыми от удивления глазами. Она протянула руку, осторожно тронула его пальцем и восхищенно выдохнула: — Всамделишный!

— А какой же еще? — плутыш отряхнул ладошкой шерстку в том месте, где до него дотронулась Агата.

— Значит, это ты озорничаешь без меры? — спросила Агата, с интересом разглядывая Тришку.

— Озорничаю?! Да я из кожи вон лезу, чтобы тебе жилось веселее. Я же не виноват, что взрослые такие зануды. Им бы только наказывать. И ведь что обидно: чем лучше ребенок, тем больше ему попадает.

— Это точно, — согласилась Агата. — Вот меня, например, каждый день за что-нибудь ругают, а Светку с пятого этажа то и дело хвалят: "Хорошая девочка, хорошая девочка", а никакая она не хорошая девочка. Она даже на дерево залезть не может. И вообще она ябеда-корябеда, чуть что — сразу жаловаться бежит.

— Не огорчайся, ты в сто раз лучше всякой Светки.

— Никто этого не понимает, — вздохнула Агата.

— Ничего, поймут. Мы им докажем, — успокоил Агату Тришка.

— А как? — оживилась Агата.

— Время покажет. Главное, положись на меня. Я что-нибудь придумаю.

— А ты никуда не уйдешь? — спросила Агата.

— Пока не вырастешь, не уйду. А потом ты и сама обо мне забудешь.

— Ни за что, — с горячностью возразила Агата.

— Это тебе так только кажется. Все озорники и непоседы обо мне забывают, стоит им повзрослеть, и считают, что они были самыми послушными детьми на свете.

— А почему они забывают? — допытывалась Агата.

— Потому что перестают играть, а я не люблю быть назойливым. Когда надо пошалить, я тут как тут, а потом меня и след простыл. Стоит мне на минутку отлучиться, как ты обо мне и не вспомнишь.

— Вот возьму и нарочно вспомню, — заупрямилась Агата.

— Посмотрим. — Тришка загадочно подмигнул ей.

Он раскачался на портьере, спрыгнул на книжную полку и, пройдясь вдоль книг, сказал:

— На твоем месте я бы не стоял тут без дела, как пугало. Так никто не узнает, что ты хорошая девочка, и не оценит тебя по достоинству.

— Но я ведь в углу, наказанная, — возразила Агата.

— Ну и что? Дело можно и в углу найти. Вон посмотри, сколько книжек. Наверняка в них есть нераскрашенные картинки. И фломастеры как раз под рукой. Давай, действуй, а я пошел.

С этими словами плутыш исчез, словно его и не было.

Агата взяла с полки книгу, которую папа купил накануне. Он очень радовался и говорил, что это страшная ценность, за которой он долго гонялся. А еще он за нее заплатил не простые деньги, а бешеные. Агате книга тоже нравилась. На темно-синей обложке красовались золотые буквы, украшенные витиеватыми цветами, а картинки были переложены листами тонкой шуршащей бумаги. Жаль только, что все они были нецветные.