Дети в лесу - Беатриче Мазини

Часть первая

Вместе с материнской любовью жизнь дает вам на заре обещание, которого никогда не исполняет.

— У нас новенький! — объявил Глор, сбегая с холма. Все остальные сидели в кругу и играли в кости. Никто не выигрывал: каждый играл сам с собой. Но сидели рядом.

Хана первая прекратила игру. Она отложила белые костяшки и подняла глаза на Глора:

— Номер?

— Не знаю. — Глор прижал руку к груди, стараясь успокоить дыхание, потом пригладил торчащие волосы: он всегда так делал, когда волновался. — Издалека похож на Семь.

— Значит, его точно отдадут нам, — сказал Дуду и широко улыбнулся. До сих пор он был единственной Семеркой их Сгустка и лелеял надежду, что если появится второй, будет легче.

— Ладно, пошли смотреть, — Хана поднялась с земли, разбросала ногой свои костяшки, потом потерла затекшую правую ступню о левую щиколотку и зашагала. Остальные в точности повторили каждое ее движение. Они всегда всё повторяли за Ханой.

Все, кроме Тома. Он остался и смотрел им вслед. Тощие, в одинаковых тесных рубахах непонятного цвета, стянутых на шее шнурком, — идут, задрав голову, выпятив грудь, будто собрались дать отпор чужаку. Не нужны им никакие новенькие. Они не хотят ничего нового.

Том наклонился и стал рассматривать костяшки, вдруг попадется какая-нибудь особенная. Эти игрушки никто никогда не брал с собой — зачем, если их полно вокруг. Стоит оглядеться — и пожалуйста, вот они, маленькие белые косточки, как молочные зубы в буром песке, играй себе. Тому не нравилась эта игра. В ней нет ничего, кроме ловкости: подкинул одну кость, подхватил вторую с земли, тут же поймал первую. И так далее: две, три, пять костей… Надо просто все время шарить рукой по земле и подбрасывать кость на нужную высоту, только и всего. Но у Тома еще засел где-то один особенный Осколок — он никак не мог его точно определить. То есть он пытался, но от этого страшно болела голова (зато сам Осколок становился еще более драгоценным): какая-то игра, настоящая игра. Там, кажется, были мяч, палка, и надо было быстро куда-то бежать…

Том поднял голову и приставил ладонь ко лбу, защищая глаза от зеленого сияния Астера. Остальные уже поднялись на вершину холма и окружили новенького. Тому это было неинтересно. При мысли о новичке его даже подташнивало — как когда переешь стручков и потом какое-то время смотреть на них не можешь. Наверняка новичок будет испуган, как все поначалу. Начнет заикаться, мямлить, даже кричать во сне. А все уже от такого отвыкли. Опять придется просыпаться от чужих воплей — потом попробуй усни. Особенно когда кругом непроглядная тьма, и подкрадываются разные мысли, и сжимают горло липкими пальцами.

Конечно, если принимать Лекарство, мысли уходят. Тогда просто проваливаешься в сон и спишь до самого рассвета, и все хорошо. Но на следующее утро раскалывается голова. Поэтому Том научился заталкивать белую таблетку за щеку и держать там, пока не появится горьковатый вкус на языке. Но к тому времени Том уже обычно находился вне поля их зрения и мог незаметно выплюнуть Лекарство.

Больше никто так не делал. Даже Хана. Во всяком случае, Том ничего такого не замечал. Все привыкли слушаться и подчиняться, все до единого. Не будешь слушаться — тебе же хуже. Вызовут на Базу — и крышка: больше, может, и не вернешься. И все тут же о тебе забудут. Когда кто-то один вдруг исчезал, для других его словно никогда не существовало. А если никто не знает, что ты существуешь, то есть никто вообще не помнит, что ты когда-то был, — значит, тебя просто нет, и все. И никогда не было.

Но Том отличался от остальных. Он точно это знал. «Я не такой, — твердил он себе по ночам, когда не мог заснуть. — Я стараюсь, я пытаюсь что-то вспомнить. Я хочу вспомнить. Я вспомню».

Он в одиночестве вернулся в Скорлупу. Едва успел сунуть руку под матрас, дотронуться пальцами до выпавшей кафельной плитки, под которой скрывался его секрет, как снаружи послышались голоса. Том отдернул руку, поправил матрас и вышел к остальным.

Хана проводила положенный допрос.

— Ты кто — Остаток или Вылупок?

Новенький сглотнул и промямлил, уставившись в землю:

— Не знаю.

— Небось даже не знаешь, какая между ними разница, — презрительно бросила Хана.

— Оставь его в покое, — буркнул Том. — Зачем это надо?

— Вылупок, — объявила Хана. — Только глянь на его глаза, на кожу. Вон какая она гладкая. — Новенький еще ниже опустил голову и даже прикрыл глаза, словно стыдясь, что они у него такие большие и такие голубые. — Остатки — все в пузырях!.. Как Гранах, — добавила Хана.

Гранах густо покраснел, и волдыри на его лице будто загорелись изнутри. Он тоже опустил голову, чтобы не видеть, как все на него уставились.

«Это неправда, — подумал Том. — Не все. У меня нет никаких пузырей». Но, как всегда, промолчал.

— Имя-то хоть у тебя есть? — грозно допытывалась Хана.

— Не знаю, — ответил новенький обреченно.

— Можно пойти спросить, — предложил Дуду.

— Ты же знаешь, они там не любят вопросов… Будем звать его Ноль, — решила Хана. — Раз он ничего не знает.

Ребенок поднял на Хану благодарный взгляд.

— Ноль? — с надеждой переспросил он и тут же закивал и повторил более уверенно: — Ноль.

Том едва заметно покачал головой. Никто этого не увидел, потому что он стоял чуть поодаль, сзади.

«Словно имени может быть достаточно, — подумал он. — Словно достаточно имени…»

Хана продолжала наставлять новенького:

— Здесь командую я. Все остальные делают, что я говорю, понял? Не приближайся к другим Сгусткам, понял? Не говори ни с кем из других Сгустков. Не ешь ничего, кроме стручков или консервов. Молчи и слушайся. А теперь пошли! — и Хана направилась в сторону Скорлупы.

Ноль, стараясь показать, что он все понял, чуть не налетел на нее сзади. Хана обернулась и толкнула новенького в грудь так сильно, что он шлепнулся на землю.

— Не лезь слишком близко. Ты мне противен, — сказала она.

Ноль тихо всхлипнул, но тотчас поднялся и, не говоря ни слова, пошел за ней, растирая рукой слезы и сопли. Теперь уже он держался на расстоянии. Глор и Дуду обменялись улыбочками. Через это прошли все.

— Наша Скорлупа, — произнесла Хана на пороге. — Где-нибудь тебе положат матрас, это будет твое спальное место. Не вздумай лечь на чужое, а то получишь. Кстати, лучше сразу заруби себе на носу: нассышь здесь внутри — получишь. Сделаешь кое-что другое — получишь. Если приспичит, дуй как можно дальше от Скорлупы и потом забросай все землей или листьями. Если я вляпаюсь в твое говно — получишь. Все ясно?