Когда возвращается радуга. Книга 3 - Вероника Горбачева

Пролог

— И что, любого-любого увидеть сможешь?

— Да кто ж его знает?.. Вообще-то брат Тук говорил, что любого, даже незнакомого. Надо как-то настроиться на собеседника, какую-то связь с ним установить… Ментальную, во. Я пробовал, но пока не очень получается. Давал он мне шар, хрустальный такой, как у гадалок на ярмарке. Не все, мол, они народ дурят, есть среди них и одарённые, которые и на нас служат… Сижу перед этим шаром, как дурак, и ничего не вижу. И никого. Видать, не умею пока настроиться.

Парнишки вздохнули — каждый о своём — и задумались. Каждый над своим.

— Что ты хочешь, у меня ведь Дар-то открылся без году неделя, — добавил уныло ученик Тука.

Лунный свет, проникающий через подвальное окошко, озарял идиллическую картину. Сторонний наблюдатель нипочём не поверил бы, что видит келью в известной всем устрашающей Инквизиции, да ещё в том самом крыле, где, по слухам, находились пыточные подвалы. Не слышно вокруг ни воплей, ни скрежетов зубовных, пусть и приглушённых толстыми стенами полуторавековой кладки, ни тресков костей, ни лязга железа…

Впрочем, как знать, может, всё это и было, только где-то в другом месте. Здесь же, в тихих каморках послушников, царили тишь и великий покой, призванные помочь их сосредоточению и молитве. А ещё — умению слышать и звать, которое, как казалось одному бывшему лакею из дома графини де Камю, если и поддаётся, то, должно быть, кому-то более удачливому и упорному, только не ему. Вот открылся же у этого пацана, что подселили в соседнюю келью, дар видения. По его словам — сам собой открылся, шарахнуло после таинства святого крещения, как благодать. А у Пьера — ни проблеска, ни тени, хоть тресни. Бесталанный он. И что такого в нём отец Дитрих разглядел?

Впрочем, должно быть, уже разочаровался. Понял, что ошибся. За всю неделю с гаком заглянул разве что единый раз, поговорил, похмурился, благословил и… исчез.

Вот и брат Тук не соизволил даже побеседовать. Привёз нового ученика — чем, надо сказать, удивил всех безмерно! — поселил по соседству, заглянул к Пьеру, да попросил, чтобы приглядывал за Назаром и показал ему тут всё, пока Тук отлучится дней на несколько… Тоже благословил — и исчез.

Пришлось от нечего делать и от избытка времени возиться с пришлым парнем. Хоть тот, похоже, и сам был не промах, и соображал хорошо, и с местными сошёлся не в пример Пьеру — шустро, быстро… Но с ним было веселее. А главное — прознав о даре новообращённого, бывший слуга, позабытый-позаброшенный всеми, вдруг ощутил то, что, казалось, давно его покинуло: надежду. Давно уже под подушкой скапливались сухари на дорогу, лежала склянка со святой водой и старенькое распятье, снятое со стены — надо думать, намоленное за десятки лет здешними постояльцами-монахами изрядно, а потому и силы большой. Против нечисти — первое оружие. Оставалось решиться — да и дать дёру отсюда. Вопрос только в том — куда? Где искать Мари?

Со времён памятного разговора в трапезной ничего нового о своей невесте он так и не услышал. Старался, молился, звал, пытался… притянуть, удержать — как учили, как понял, трудился… и всё без толку.

Одно не то, чтобы радовало, но немного успокаивало — больше ни одной утопленницы из Сены не вылавливали.

Впрочем, помимо большой и мутной реки, в Лютеции хватало мест, куда можно безнаказанно припрятать тело молодой девушки. Но Пьер истово верил: Мари жива! Недаром во сне до него доносился её жалобный голосок: бедняжка всё повторяла: «Пьер, миленький, хоть бы ты меня нашёл, голубчик ты мой… Загубят они меня!» Лишь раз услышал, но до того вьяве, будто милая за стеной стонала да плакала. Но видение больше не повторялось. И вера бывшего лакея дала трещину.

А тут вдруг объявился этот Назар.

Который и выслушал его историю, и глазами похлопал сочувственно, и пообещал, что как только его наставник появится — замолвит о Пьере словечко, напомнит… Заодно и о себе нарассказывал, да столько чудного, что половине Пьер не поверил. Но вот зацепился за умение нового знакомого…

— А Мари увидеть сможешь? — вдруг выпалил. — Или… тебе для этого та большая зрительная труба нужна?

Назар почесал в затылке.

— Да вишь ты… Тук потом разъяснил мне, что дело не в трубе. Нужна любая… — Наморщил лоб, вспоминая: — О! Отражающая поверхность, как он сказал. Дескать, я где-то там… — Снова запнулся. — …в эфире ловлю образ, а потом проици… прое… на то, в чём он может появиться. Как-то так. Тогда, у Бенедикта, я вроде как не сам выбрал эту трубу, а мой Дар меня к ней притянул. Сам, дескать, понял, через что можно тётушку Мэг увидеть, я как раз в то время о ней думал.

Пьер схватил его за руку.

— Найди мне Мари! — попросил жарко. — Сил нет ждать, сидеть тут без дела, я уж изуверился, что её отыщут. Сам хочу пойти, да не знаю, куда. Может, хоть ты отыщешь!

— Э-э…

Назар было дёрнулся освободиться… потом глянул в полубезумные измученные глаза соседа, оттенённые недосыпом, и заёрзал.

— Сказано же ж тебе — не получается у меня пока. Я бы рад, да боюсь — наобещаю, а не выйдет.

— Да хоть попробуй! Попробуй, Назарий, а? Не получится — я хоть знать буду, что ты не сможешь, а то ведь не отстану!

Не отстанет, точно.

— Ну…

Парнишка обвёл взглядом келью.

— Ты только руку-то отпусти, — сказал деликатно. — Отвлекаешь…

Что могло здесь пригодиться и сыграть роль «отражающей поверхности»? (Это выражение он слышал ещё в доме эфенди; вот и пошла впрок наука! Хоть и ловил незнакомые мудрёные слова краем уха — а запомнил, оказывается, и вот теперь — кое-что из разъяснений брата Тука было ему и вовсе понятным…)

Стекло тут было единственное — в окошке под потолком. Добраться, конечно, можно, но «работать», как выражался Наставник, неудобно: пришлось бы всё время тянуться, стоять на цыпочках, а при этом ни расслабишься, как учили, ни настроишься.

Голые стены. Кровать простая, деревянная, без полированного изголовья, как, допустим, у господ… Столешница у стола тоже простая, из тщательно оструганных ошкуренных досок — не занозистая, и то ладно. Кувшин на столе глиняный, с шероховатыми пористыми боками, кружка такая же, миска с сушёными яблоками… У противоположной стены сундук. Стул. Вот и всё.

Какой там телескоп, здесь не было вообще ничего блестящего, отражающего! Даже ложки в трапезной — деревянные. А уж зеркалам в Инквизиции да среди монахов делать нечего. Суетность одна, да отвлечение, да грань, через которую соблазны или иные сущности проникнуть могут, невзначай либо по умыслу.

Но как бы сейчас оно пригодилось, зеркало-то…

— Погоди-погоди…

Назар поморщился, припоминая.

У хозяйки — вот были зеркала! И серебряные, отполированные, и настоящие венецианские, в позолоченных оправах с завитушками. А у герцога Эстрейского — у того в замке целая зеркальная зала, вот, должно быть, деньжищ-то ухлопал! А вот в их скромной хибарке — это когда он с родителями ещё при старых хозяевах жил — таким вещицам взяться было неоткуда. Зато они с братьями вдосталь любовались на собственные рожи в отражение неглубокого дворового колодца. Звёзд, правда, средь бела дня в нём не видали, а вот себя…