Последние дни. Том 2 - Тим Пауэрс

Книга вторая Различные напиткиО господи, когда б могли прочестьМы Книгу судеб, увидать, как времяВ своем круговращенье сносит горы,Как, твердостью наскучив, материкВ пучине растворится, иль увидеть,Как пояс берегов широким станетДля чресл Нептуновых; как все течетИ как судьба различные напиткиВливает в чашу перемен! Ах, если бСчастливый юноша увидеть могВсю жизнь свою – какие ждут егоОпасности, какие будут скорби, —Закрыл бы книгу он и тут же умер.Уильям Шекспир. «Генрих IV». Часть II [1] Глава 15

Враг был притом какой-то вездесущий и непоследовательный, потому что, с одной стороны, заполнял собой ночную темноту за его спиной, так что, во избежание темных закоулков, мальчик выбирал самую середину дороги, а с другой стороны, боялся, что вот сейчас гроб выскочит откуда-нибудь сбоку и заковыляет перед ним наподобие бумажного змея, только без хвоста и без крыльев. Гроб прятался и в темных подъездах, почесывая свои страшные плечи о дверные косяки, поднимая их к самым ушам и смеясь над мальчиком; залезал во все тени, ложившиеся поперек дороги, и, лукаво лежа на спине, поджидал, пока подойдут ближе.

Уже пять дней над растрепанными холмами и дымными равнинами Сан-Франциско развевались тяжелые юбки грозовых туч. В северо-восточном углу полуострова то и дело срывавшиеся ливни насыщали водой обрывистый восточный склон Телеграфного холма, отчего пласты глины сползали на мостовую Сансом-стрит, где до сих пор сохранились старые деревянные коттеджи, выстроенные до землетрясения 1906 года, спасенные от пожара, последовавшего за землетрясением, стараниями пожарных-итальянцев, которые залили разгоравшееся пламя сотнями галлонов домашнего красного вина; дождь переполнил озеро Стоу в парке «Золотые Ворота», превратив в болото игровую площадку в южной части парка и полностью скрыв под водой странные древние камни, которые окаймляли обычные границы озера; в юго-восточной части города дождь часто прогонял покупателей с фермерского рынка под открытым небом на бульваре Алемани и мешал мексиканским детям играть на улицах Мишен-дистрикт к востоку от Долорес. В кварталах разрушенного послевоенного жилья в Хантерс-Пойнт, восточнее 101-го шоссе, гораздо чаще, чем обычно, стреляли из проезжающих машин.

Вообще-то, в течение пяти дней после того, как утром двенадцатого января подле ресторана «Клифф-хаус», расположенного на северо-западном берегу, раздались выстрелы из полуавтоматического оружия, спонтанная стрельба участилась по всему городу. Из менее тревожных событий можно было отметить, что дикие обезьяны, обитавшие на больших платанах, растущих на Русском холме, взяли новую привычку ужасно вопить каждый вечер на закате, а в бессолнечные восходы тучи ворон бесшумно кружили над старыми зданиями в южной части Эмбаркадеро, упиравшейся в Чайна-Бейсин. «Кроникл» опубликовала небольшую интересную статью о стихийных уличных танцах, которые начались на улицах районов к югу от Маркет-стрит и в переулках вокруг французского ресторана, название которого переводится как «Я голоден». Вымокших до нитки танцоров описывали как молодых необитников и новое поколение старых хиппи; их танец, по мнению журналиста, должен был играть роль старинной французской карманьолы, а излюбленной музыкой для танца оказалась песня Мелани 1970 года «Свечи на ветру».

Газета отметила, что у плясунов карманьолы было странное обыкновение бросать себе под ноги во время яростного танца связки петард, но Архимедесу Мавраносу, стоявшему сейчас на балконе расположенной на втором этаже квартиры, которую он снял на Лапу-Лапу-стрит, поблизости от вознесенной на опоры автострады Бэй-Бридж-фривей, стаккато фейерверков больше напоминало пулеметные очереди.

– Не нравится мне это, – бросил он через плечо, постукивая очередной банкой с «Курз» по мокрым железным перилам балкона.

– Угу, – отозвался Кути из комнаты.

Мавранос еще несколько секунд рассматривал блестящие крыши автомобилей, проносившихся по мокрому асфальту, а потом улыбнулся и повернулся к двери в комнату.

– Полагаю, я ясно выразился, что мне это не нравится, – продолжил он. – Но, черт возьми, ведь именно в этот день случилось землетрясение в Лос-Анджелесе. Сегодня как раз годовщина.

Кути сидел напротив двери пустой, совсем без мебели, комнаты, прижимая к боку усеянное красными пятнами полотенце, а Пит и Анжелика стояли перед старым черно-белым телевизором, который привезли с собой из «Солвилля». Они поставили его на другой телевизор, поновее, но совсем не работающий, найденный на улице.

– Мы тоже через день или два поехали в Нортридж, чтобы посмотреть на разрушения, – сказал Пит, не отводя глаз от изображений на действующем экране, который сейчас показывал современную рекламу автомобиля «Форд». – Кути настоял.

– Конечно, семнадцатое января – день, которого следует бояться, – сказал Кути Мавраносу. – Я видел, что сделалось с Лос-Анджелесом. Но именно поэтому французы, о которых вы нам рассказывали, придают ему такое значение. Разве может день смерти Диониса в середине зимы не быть страшным? – Он несчастливо улыбнулся. – Дионис ведь любит забавляться землетрясениями, да?

– Наш маятник тоже застрял на тридцать первом, – сказала Анжелика устало, потому что уже много раз на это указывала, – на дне Тет.

– Наш маятник, – с отвращением сказал Мавранос, допив пиво, и прошагал через комнату на кухню, где, к счастью, оказался действующий холодильник. – Наша научная аппаратура, – ехидно добавил он, взяв новую банку с полки на дверце холодильника.

Анжелика взяла с собой несколько кувшинчиков с пенни, чтобы трясти ими перед телевизором, и за последние пять дней ей несколько раз удавалось вызвать на экран чернокожую старушку, хотя здесь, в Сан-Франциско, экран во время ее появлений страшно рябил из-за какой-то невообразимой густоты статических разрядов. Она еще и говорила, хотя ее вступительные слова всякий раз оказывались просто идиотским повторением последних фраз, сказанных на реальном канале, перед тем как изображение вытесняло обычную трансляцию.

В первый раз старуха сказала, что они должны «отыскать мой дом» и «поесть семян моих деревьев», чтобы один из их группы смог стать «обитаемым», что, несомненно, означало впустить в себя призрак старухи. Бестелесный образ в телевизоре настаивал, что лишь таким образом она сможет действительно помочь спутникам мертвого короля.

Анжелика настрого запретила это. «У нас нет носителей, готовых пойти на такой риск, – сказала она. – Она всего лишь жаждет воплощения, мечтает снова обрести тело, к которому, скорее всего, постарается крепко прицепиться. Она вполне может выполнить свою посредническую миссию, давая нам советы с телеэкрана».