И оживут слова. Часть III - Наталья Способина

Глава 1

Тихим ручьем льются речи медовые,

Жарко покои натоплены светлые,

Заперты двери замками пудовыми,

Что ж, несмышленая, снова ты сетуешь?

Что же ты мечешься пойманной птицею?

Что же все рвешься к запретному берегу?

Видишь, как скалится полночь лисицею?

Слышишь, как воет за стенами терема?

Ты образумься. В светелке натопленной

Сладко мечтать. А во тьме за околицей

Боль вековая старухою сгорбленной

Следом идет и то ль плачет, то ль молится.

Снова, в который уже раз за время своего пребывания в этом мире, я рывком села на постели, чувствуя, что сердце колотится в горле. Мир вокруг немилосердно качался, а в ушах шумело.

Несколько секунд ушло на то, чтобы понять, где я. Вспомнив события минувшего дня, я нашарила на стоявшем рядом сундуке лампу и некоторое время пыталась ее зажечь. Наконец мне это удалось, и комната озарилась желтоватым светом. Я с удивлением уставилась на пустую постель Добронеги, размышляя, куда она могла уйти ночью. Выбравшись из-под влажного одеяла и потрогав постель Добронеги, я убедилась, что мать Радима ушла давно — постель была холодной. Я вытащила из сундука свежую ночную рубашку, ополоснулась холодной водой из таза, пролив часть воды на пол, оттого что руки нещадно тряслись, протерла пол и наконец осознала, что шум в ушах — не что иное, как ливень за окном. Я приоткрыла ставни, и тут же в комнату ворвался не по-летнему холодный ветер, а косые струи дождя замочили подоконник. Захлопнув ставни, я порадовалась тому, что здесь не свечи, а масляные фонари — сидеть в темноте после увиденного во сне не хотелось совершенно.

Опустившись на сундук, я зябко поежилась от прохлады и поняла, что дальше делать вид, будто ничего не произошло, просто невозможно.

С тех пор, как меня подобрали в море и воевода Свири признал меня своей пропавшей сестрой, я только и делала, что играла в прятки: с собой, с семьей Всемилы, с Альгидрасом, с княжичем. Но сейчас реальность обступила со всех сторон. Я в Каменице, рядом нет Радима, Добронега ведет себя так, будто я сделала что-то плохое, княжич молчит о свадьбе, чем выбивает из равновесия еще сильнее, Альгидрас просто молчит, либо отвечает на вопросы так, что лучше бы уж молчал. Меня убивает эта их святыня, вытягивая силы по капле. Вчера в Каменице нежданно-негаданно объявился старейшина Савойского монастыря, и встреча с ним ознаменовалась тем, что я едва не умерла, когда меня накрыло чужой яростной силой. И в довершение ко всему мне приснился этот то ли сон, то ли явь. Сил на то, чтобы делать вид, будто все в порядке, у меня попросту не осталось.

К слову сказать, у меня пока не было ни одного четкого доказательства, что во сне я вижу реально случившееся. Альгидрас не спешил подтверждать, что все было именно так, как мне видится, однако описываемые мною люди и события казались до ужаса реальными. Но было ли это правдой до мельчайших деталей? Я покосилась на окно, за которым шумел ливень. Был ли этот ливень вызван Альгидрасом? Я поежилась, стараясь свыкнуться с этой нелепой мыслью. Альгидрас вызвал ливень. Альгидрас вызвал ветер. Он управлял им, остужая кожу ребенка и при этом не раздувая пламени.

Я вновь и вновь вызывала в памяти образ Альгидраса. Того, которого я знала до поездки в Каменицу и разрыва побратимства с воеводой. И вот тот Альгидрас, улыбавшийся Злате, забавно морщивший нос на мои замечания, споривший с Радимом, никоим образом не походил на Альгидраса из сегодняшнего сна. Я глубоко вздохнула, поняв, что мне страшно развивать эту мысль, однако выбора у меня не было. Информации было ничтожно мало, и я помнила, как потешался Альгидрас над тем, что я делаю из нее совершенно неверные выводы. Но, если уж на то пошло, верить ему у меня не было ни одного повода. Он врал и продолжает это делать. А я ведь уже видела, каким он может быть: во дворе Добронеги, когда в его облике проявилось вдруг что-то нечеловеческое, в походе, когда он разжег огонь из сырых веток и тоже выглядел так, что меня накрывало непонятной тревогой от одного взгляда на него… Почему бы и сегодняшнему сну не быть реальностью? Вдруг на самом деле старейшина Савойского монастыря едва не спалил ребенка, а Альгидрас помешал этому, вызвав сначала ураган, а потом сумасшедший ливень?

Стихия хванов — воздух. Я вновь повернулась в сторону окна. Но откуда тогда дождь? Помнится, во дворе Радима Альгидрас говорил, что не умеет делать ничего волшебного, мол, ерунда это все. Но еще тогда мне показалось, что он темнит. Думаю, я не ошиблась, предположив, что его фантастическая меткость — результат умения управлять ветром. Так же, как сегодня в моем сне Алвар управлял своей стихией — огнем. Я попыталась в мельчайших подробностях восстановить окончание видения. Я не могла быть уверена, но отчего-то мне казалось, что дождь стал сюрпризом для Алвара. Ветер — нет, а вот ливень… Я вновь подумала о том, что Альгидрас разжигал костер из мокрых дров. Означает ли это, что ему повинуется и святыня из монастыря? Но как такое возможно?

Я встала с сундука и прошлась по комнате. Два шага до кровати Добронеги, поворот, четыре шага до моей… Выходит, и в этом он соврал. Я повторила маршрут, с силой сжимая виски, и вдруг поймала себя на мысли, что головокружение и слабость, преследовавшие меня в Свири, больше не возвращаются. Неужели святыня передумала?

Завершив блуждание по комнате, я рухнула на остывшую постель, с досадой признавая, что никаких выводов, кроме очевидной волшебности Алвара и Альгидраса, я сделать не могу. Прав был чертов мальчишка. Аналитик из меня никудышный. А может, я все придумала? Может, нет никакого волшебства? Может, это был просто сон? А вчера на торгах мне просто стало плохо? И Алвар был совершенно не причем. А Альгидрасу поплохело за компанию. Или от встречи с давно утраченным братом… Я нервно рассмеялась, зажав рот рукой, чтобы смех не перерос в истерику, и уже почти сумела убедить себя в том, что это все сон, когда дверь скрипнула, и в комнату вошла Добронега. Подол ее платья был мокрым и грязным, она шагнула к стене, протянула к теплому боку печки покрасневшие руки и только тут заметила, что я не сплю.

— Ты почему не спишь, дочка?

— А ты?

Добронега провела озябшими ладонями по боку печки, покачала головой, разглядывая свой подол, открыв сундук, достала из него чистую рубаху и только потом повернулась ко мне. Я видела, что она не хочет мне отвечать.

— Накануне с выгона Добруш не вернулся, — все же произнесла она.

Я мысленно перевела информацию. Выгон — это когда коров уводят далеко пастись, а потом возвращают все стадо домой. Добруш… Добруш… Если Добронега назвала имя, значит, они знакомы. Я попыталась вспомнить, нет ли в свирской дружине такого воина. Сообразила, что вряд ли воин пас здесь коров. Потом попыталась вспомнить, знакомилась ли я с кем-то из местных, поняла, что я безнадежна, и прямо спросила: