Ярость рвет цепи - Александр Романовский

* * *

… Можешь воровать и отнимать, но не убий.

Прячься днем, охоться ночью.

Мегаполис — твой враг.

Безволосые — его прислужники;

не доверяй им. Живи свободным,

но помни — опасность повсюду…

Заветы волчьего племени

Собравшись с духом, Курт распахнул дверь.

Металлическая плита неохотно провернулась на несмазанных петлях, издав жалобный скрип. За проемом находилось то самое помещение, которое он долгие годы старался обходить стороной. Неприятные запахи, наводившие на мысль об иглах и сверлах, заставляли мех на загривке подниматься торчком. Волчата никогда не крутились поблизости, инстинктивно стараясь убраться от лазарета подальше.

Но сегодня был особый случай. Многолетний страх исчез, смытый куда более неприятными чувствами. Курт перешагнул через порог и устремился в глубь помещения. Он чуял присутствие молодой волчицы, втягивал ноздрями ее родной запах.

У стен стояли кровати, застеленные простынями, такими белыми, что от них резало глаза. В дальнем углу виднелись два кресла. Одно из них, с большим подголовником, Курт изучил досконально (как, впрочем, и большинство других волчат). На этом кресле ему довелось познакомиться с крохотными, совершенно невзрачными сверлами, которые, тем не менее, причиняли страшную боль, вонзаясь в клыки. Но доктор орудовал ими с таким мастерством, что зубы переставали болеть — до следующего раза.

Назначение второго кресла, имевшего крайне причудливые формы, было для Курта уже не столь очевидным. Когда-то, будучи еще неразумным щенком, он, воспользовавшись отсутствием доктора, попытался на него усесться, но не получил от этого эксперимента никакого удовольствия. Ясно было одно: в странном кресле позволялось сидеть только волчицам. Как щенки тех ни расспрашивали, женщины хранили молчание.

Только сегодня эта загадка менее всего занимала Курта.

Он ступал по гладкому полу бесшумно, опасаясь разбудить сестру, хотя и знал, что это не удалось бы и стае бесноватых щенков. Она уже две недели если и приходила в себя, так лишь на несколько минут, да и то чаще всего как раз тогда, когда Курта не было рядом.

Он подошел к кровати, что стояла у самого края, и замер. Звуки и запахи стаи не долетали сюда. Полупрозрачная ширма закрывала койку от искусственного света, насекомых и неосторожных взглядов. Из-за этой неверной преграды доносилось хриплое дыхание — слишком громкое, ведь настоящий волк контролирует себя даже во сне. Лишь услышав это дыхание, Курт почувствовал, как чья-то холодная лапа сдавила сердце. Запах волчицы был гораздо печальнее — кисловатый и влажный.

Помедлив пару секунд, Курт протянул лапу и отодвинул ширму.

Джейн лежала на белоснежных простынях. Голова с всклокоченной шерстью покоилась на плоской подушке. Рот был приоткрыт, внутри лежал бледно-розовый язык. Глаза плотно закрыты. Черный сухой нос едва-едва отражал желтый свет.

Курт так стиснул кулаки, что когти вонзились в ладони. Сестра была такой беспомощной, такой беззащитной… Она даже не смогла бы постоять за себя, а ведь совсем недавно считалась в стае одним из самых опасных бойцов. Сейчас же мягкий мех как-то потускнел, утратив серебристый отлив, сильное тело заметно похудело, под кожей проступили ребра.

— Привет, приятель.

Вздрогнув, Курт обернулся. Здесь ему не грозила опасность, дело было в другом. Он так глубоко погрузился в себя, что не почуял приближения другого самца. Определенно, это был плохой признак. От острых, всегда настороженных рефлексов остались лишь воспоминания. Болезнь сестры отбирала силы и у него.

Кивнув доктору, он отвернулся к кровати.

Оба молчали. Курт не знал, о чем еще можно спросить. Два дня назад они проговорили всю ночь, но так и не пришли к чему-то конкретному. Очевидным было только одно: простого решения не существовало.

Молодой волк ощупал взглядом гибкую полую трубку, по которой стекала голубоватая жидкость. Она поступала из прозрачного мешочка, что болтался на специальном штативе. Другой конец трубки заканчивался металлической иглой.

Доктор день за днем накачивал волчицу какими-то жидкостями, но лучше ей не становилось. Невидимое пламя высушивало ее изнутри, пожирало заживо. В голове у Курта вертелись странные, непривычные слова: злокачественная опухоль, метастазы, антибиотики, блокада, облучение гамма-лучами, хирургическая операция… Все, что касалось болезни, имелось в лазарете, сокрытое внутри тела волчицы. Но то, что могло бы победить болезнь, если и существовало, то находилось где-то наверху, за пределами убежища.

Все, что доктор мог делать, — это подвешивать к штативу все новые мешки с разноцветными жидкостями. Курт понимал, что не имеет права сердиться, и все же ничего не мог с собой поделать. Доктор делал все, что было в его силах, но не мог творить чудеса.

На это был способен только Спаситель.

Развернувшись, волк пошел обратно к скрипучей двери.

— Надеюсь, — раздалось за спиной, — ты не собираешься наделать глупостей, малыш? Курт заворчал и обернулся.

— По крайней мере, я не собираюсь сидеть и ждать, пока она умрет.

Ответом ему стал тихий вздох. Этот печальный звук провожал молодого волка до самой двери, заставляя все более ускорять шаги. Он пулей выскочил в коридор и помчался к выходу.

Визит в лазарет был обычной формальностью. И отчасти отвлекающим маневром. Присутствие брата не могло помочь Джейн, напротив, лишь приближало страшный конец, ведь оно означало, что он ничего не делает, а беспомощно ждет, когда Спаситель совершит чудо. Тем не менее, один вид страдающей сестры укрепил решимость Курта, убедил его окончательно, что другого выхода нет.

Когда-то он позволил умереть своей матери. Она покинула их внезапно и тихо, будто кто-то погасил свечу. Брат и сестра были еще сопливыми щенятами пяти лет от роду. Они могли только смотреть и ждать. Но беспомощный щенок превратился в сильного волка.

Теперь он мог кое-что изменить.

Возле входа в общий зал Курт постоял, стараясь принять спокойный вид. Ни к чему, чтобы другие волки заметили его возбуждение. Они могут что-то заподозрить и, чего доброго, попытаются его остановить. Им наплевать на волчицу, на ее боль и страдания. Их заботит лишь одно — чтобы убежище осталось неприкосновенным для безволосых, священной тайной волчьего племени.

В зале было непривычно тихо. Несколько взрослых волков беседовали за большим столом да кучка щенков возилась с игрушками, которые родители похитили у безволосых. Огромное помещение простиралось на пару сотен метров, перегороженное через равные промежутки железобетонными сваями. Под потолком тянулись металлические трубы, дававшие тепло. Вдоль стен стояла ветхая мебель, древние телевизоры, книжные стеллажи и прочий хлам, который волки десятилетиями стаскивали в свое убежище.