Цитадель "Вихрь" - Татьяна Кононова

Мысль 1

Папа, смотри, как мы с тобой прошли

Путь от войны до мира над головой.

Папа, я вижу твои черты

В зеркале утром и в зеркале перед сном.

Мы и похожи, и разные слишком:

Что-то нас вяжет, а что-то разводит прочь.

Из меня бы вышел отличный мальчишка,

Впрочем, я рада, что вышла дочь.

Папа, мы с тобой совсем не про сантименты,

Однако я от того такая бесстрашная и шальная,

Что знаю, даже сквозь километры

За мной стоишь ты. И эта стена — стальная.

Яна Мкр

Сво-бо-да!

Солнце хлещет по глазам, ветер приносит запах мокрой земли, мимозы, бензина, табачного дыма и чьих-то сладких духов. На мгновение зажмурившись, я ныряю с головой в шум машин, голосов, телефонных звонков и сумасшедшего щебета ошалевших от весны воробьев. Задыхаюсь от обилия звуков и запахов, щурюсь от солнца и пестрых цветов, но радость переполняет так, что я мчусь вприпрыжку, перебегаю через дорогу на красный и с разгону прыгаю в лужу, разбрызгивая во все стороны грязную талую воду и не забыв показать язык унылым белым стенам лечебного центра, оставшимся позади.

Разумеется, перед тем, как сменить больничные тапочки и старенькую застиранную пижаму на свитер, джинсы и любимую ветровку, я выслушала тысячу лекций и наставлений, с меня взяли десяток страшных клятв “звонить, писать и приходить при малейших намеках на ухудшение самочувствия”, еще десяток раз прослушали, простучали и осмотрели со всех сторон. Зато теперь на целых полгода (а при хорошем раскладе — на неизвестное время) я освободилась от этой повинности.

Каждую осень и зиму лечебный центр неизменно встречает меня с распростертыми объятиями, потому что якобы кто-то себя не бережет и забывает о плановых обследованиях. Но сейчас думать об этом даже не хочется, ведь на дворе звонкий солнечный апрель, до октября еще так далеко, а впереди — последние месяцы учебы, экзамены и сво-бо-да!

Да, конечно, я рано радуюсь, но в больнице выбор невелик: либо ты лезешь на стенку от скуки, либо читаешь и перечитываешь учебники на последнем выжившем девайсе. Все художественные книги давно выучены наизусть, к стихам душа у меня не лежит, вот я и готовилась к экзаменам почти четыре тоскливых месяца, прогуливая школу с пользой. А пока что — выходной, законный, единственный и неповторимый, и тратить его зря я не собираюсь!

Телефон так надоел, что порой хотелось его выбросить в окно, но сегодня у меня на него другие планы.

— Даша, привет! Да, это я, жива-здорова. Ну как… относительно, — хохочем на разных концах провода. — Давай через полчаса на нашем месте?

“Наше место” — это крошечная уютная кофейня на окраине города. Раньше там заканчивался защитный купол, а теперь, когда его убрали, можно безнаказанно ходить где угодно. В ожидании подруги я меряю шагами самые глубокие лужи, растираю в пальцах свежую траву, передразниваю птиц. Сладкий от пыльцы и все еще прохладный весенний ветерок ласково ерошит волосы, вернее, то, что от них осталось. Только челка у меня густая и слегка вьющаяся, а все остальное представляет из себя гремучую смесь божьего одуванчика и вороньего гнезда. Поэтому я собираю это нечто на затылке в короткий хвост. В тонированное окно одного аэромобиля впервые за неделю вижу свое отражение: слегка поправилась, обзавелась круглыми щеками, немного синенькая, немного зелененькая, но в целом — порядок. Даже брови и ресницы на месте.

Даша приходит сразу к дверям и без всяких предисловий тащит меня внутрь. В кофейне тепло и тихо, из колонок льется легкий джаз, желтые диванчики приветственно распахивают объятия. Даша повзрослела и похорошела, только стала как будто серьезнее и еще более задумчивой. Я всегда знала, что она умница и красавица. Мы с ней дружим с первого класса, вот уже десять лет, пять из которых я пропадаю на полгода. Если бы не Даша, восстановиться в учебе и в целом в обществе мне было бы очень трудно.

— С возвращением, одуванчик, — подруга сжимает мои озябшие руки и подвигает ближе невесть откуда взявшуюся чашку любимого имбирного чая и блюдце с шоколадным печеньем. В больнице, где нельзя все, что только можно, я успела отвыкнуть от простых человеческих удовольствий. — Безумно рада тебя видеть.

— А я-то как рада, — хохочу с набитым ртом. — Полгода людей не видела! И на улицу не выходила!

— Ну, на улице сейчас делать особенно нечего, — Даша вздыхает и опускает голову, пряча глаза. — Дозиметры опять зашкаливают, а кислотных дождей больше, чем обычных. Мы перед каждым выходом обрабатываемся, после каждого возвращения тоже. Мама заказала защитные костюмы для меня и Вани, но это слабая поддержка. Уехать бы…

— Даш, ты чего? — шоколадное печенье вдруг застревает в горле. Столько лет Дашка и ее веселая дружная семья были частью моей унылой и скучной жизни, и потерять ее вот так сразу было выше моих сил. — Жили же раньше…

Даша подпирает щеку кулаком. У меня опустела вторая чашка чая, а она к угощению и не притронулась. В который раз я замечаю, как моя подруга повзрослела за то время, пока я сходила с ума среди приборов, белых стен и белых халатов, но это и к лучшему: должен же кто-то из нас быть с головой на плечах. Она еще и за младшего брата в ответе, так что паниковать и расслабляться ей точно нельзя. При мысли об этом болезненно сжимается сердце: она — старшая сестра, а я…

А я когда-то была младшей. И Дашины тревоги насчет радиации отнюдь не беспочвенны.

Чай уже не доставляет такого удовольствия. Когда выходишь из лечебного центра, первые мгновения хочется всего и сразу, обнять весь мир своей радостью и перепробовать все то новое, что только попадется под руку, но потом, окунувшись с головой в реальность — ту самую, серую, обыденную и колючую, от которой больничные стены отрывали на полгода, — понимаешь, что вкус к жизни изменился, и сладкое на губах быстро отзывается горечью. У меня слишком многое позади, чтобы жить беспечно и каждый раз начинать с чистого листа. У моих друзей совсем другая жизнь, и поэтому они имеют право не понимать меня. Мы с ними стоим по разные стороны стеклянной стены, через которую, тем не менее, прекрасно видно и слышно, и вот уже восемнадцать лет мы продолжаем делать вид, что ничего не происходит.

Мой телефон от вибрации прыгает и ползает по столу: ребята из учебного центра пишут поздравления, шлют забавные гифографии и стикеры. Они тоже радуются моему освобождению, но мне теперь кажется, что эта радость — дежурная. Многие из них мало знают меня в реальной жизни. Со многими я бы и сама с радостью не пересекалась. Но тем не менее они соблюдают этикет в соцсети и пишут, как будто не видели меня целый десяток лет. Только почему-то мама не пишет и не звонит.