Зов прайма - Александр Комзолов

ПОСЛЕДНИЙ УРОК 1.

Лепесток сакуры мягко касается плеча. Осторожное, и даже робкое, это прикосновение будущего любовника — застенчивое, обещающее, боящееся отказа. Стоит слегка повести плечом, и оно пропадет, как будто его и не было вовсе. Лепесток продолжит свой прерванный путь от ветки к земле, на котором так неожиданно оказался человек.

Если же открыть глаза, то можно увидеть, что путник не одинок. Его братья и сестры неторопливо шествуют по той же дороге. Медленно и величественно, словно всеми силами растягивая это мгновение полета. Оторваться от матери-ветки, собраться с силами и спрыгнуть вниз. Ощутить свободу и триумф, и упасть на землю, чтобы больше никогда не подниматься. И смотреть вверх, на тех, кто еще только собирается спрыгнуть.

Но сейчас открывать глаза нельзя, как бы этого ни хотелось. Такая яркая картина внешнего мира все испортит — отвлечет, заставит собой восхищаться, надолго выбьет из состояния равновесия.

Скрииии-тук.

Деревянный журавлик, преграждающий путь бьющему из-под камня ручью, наполнился водой, с трудом нагнулся, выливая содержимое из полости на голове, и вернулся в изначальное положение. Осталось только тихое журчание, где-то там, далеко, на самом краю сознания.

Говорят, внутри каждого человека есть колодец. У одних он глубокий и сырой, покрытый плесенью и с запахом затхлости. У других мелкий и высохший, и если его приоткрыть, то до дна можно будет дотянуться рукой. Бывает колодец с ухоженной крышкой — аккуратной, приветливой, и вместе с тем запертой.

И внутри этого колодца живет человек. Не тот, который ходит по улице, улыбается знакомым, работает или читает книги. А совершенно другой. Его зовут также как и тебя, он даже выглядит также как и ты. Это другой ты, настоящий, скрытый от всего мира, полный чувств, которых никому нельзя показывать. Мыслей, о которых в обществе принято молчать. Желаний, в которых стыдно признаться даже самому себе.

Иногда он приоткрывает крышку своего колодца и выглядывает наружу. Во время сна, в минуты наивысшего счастья или смертельной печали. Во время работы над действительно важным делом или в компании по-настоящему близких друзей. Но всегда только тогда, когда сам этого захочет. А чтобы встретиться с ним по собственному желанию, нужно самостоятельно идти к колодцу, открывать скрипучую крышку и спускаться на самое дно. Туда, где можно искренне поговорить с самим собой о по-настоящему важных вещах.

Скрииии-тук.

Звук глухой, доносится издалека, словно сквозь толщу воды.

Крышка колодца медленно закрывается, окончательно разрывая связь с внешним миром. С печальной цветущей сакурой и деревянным журавликом, кланяющемуся пробегающему ручью.

— Ну вот, я и пришла. Я дома.

* * *

Если нападавшие не стремятся убивать сразу, значит, они хотят взять тебя живым. А это значит, что можно хотя бы попытаться оказать им сопротивление, ведь смертельной угрозы нет.

Так думал Грегор до сего момента и теперь пожинал плоды своих заблуждений. Левый глаз заплыл и вообще ничего не видел. Правый упорно показывал фейерверки и праздничные салюты там, где их быть не должно. А в затылке все гудело и кружилось — казалось, что голова постоянно запрокидывается назад, хотя она неподвижно лежала на дне телеги.

Кроме головы, однако, больше ничего не болело. Это значит, что били сильно, но аккуратно. Не хотели калечить, только пример показать — наказание за непослушание.

— Очнулся таки?

Грегор с трудом повернул голову, фокусируя зрение на своем попутчике.

— Здорово они тебя, — прищелкнув языком, заметил сидящий рядом Кристэн с еле уловимой ноткой сочувствия в голосе.

Хорошо хоть без своей извечной язвительности.

— Почему не помог, выродок? — прохрипел Грегор, заново узнавая собственный голос.

— Так ты сам велел не трогать адорнийцев, мы даже остробой в ратуше оставили, — пожал плечами Кристэн.

Если бы не судорога на лице, Грегор бы истерически смеялся над собственной глупостью. Как мог он — рыцарь леди Кобрин — так оплошать и не заметить нависшей над его головой угрозы. Провалить такое простейшее задание! Первое в его такой стремительной, и теперь, скорее всего, недолгой карьере. Всего-то требовалось — найти нужного человека в синем шарфе сказать ему не имеющую значения фразу «Скоро рассвет».

Ну да — надо было ехать в вольный город Фихтер, единственный мост между рычащими друг на друга доктами и адонийцами. Ну да — человек должен был ждать на адорнийской стороне города, в таверне Золотой лист. Одно это должно было бы насторожить новоиспеченного рыцаря. Но ведь, во-первых, Фихтер был торговым городом и стычки между сторонами хоть и случались, но обычно не доходили до смертоубийства и похищений. Здесь непримиримые враги превращались в ворчливых соседей, в тайне ненавидящих друг друга, с удовольствием измазывающих помоями соседские двери, однако терпящих сосуществование ради собственной выгоды.

Во-вторых, леди Кобрин водила дела с адорнийцами. Об этом знали только самые приближенные к ней люди. Сам Грегор узнал случайно — ворвался в кабинет Агаты Кобрин и невольно подслушал разговор с ее правой рукой рыцарем Маркусом. Однако повод для такого вторжения был признан веским — список указов из столицы, которые император Империи Доктов («чтобы ему править вечно», как велит добавлять этикет) должен был подписать в следующем месяце. Поэтому наказание ограничилось выволочкой, и Грегор был прощен под клятву никому не рассказывать об услышанном.

«Наши враги не должны узнать о тех, с кем ты имеешь дела». Осторожный Маркус был известен своим хладнокровием, а также отсутствием каких бы то ни было моральных принципов.

«Он теперь мой рыцарь. Рано или поздно, он бы все равно узнал». Леди Агата тогда говорила медленно, смотря не на Грегора, а на Маркуса. «Нужно дать ему шанс доказать свою преданность».

Шанс, который был с успехом упущен.

— Ты же видел, что ситуация изменилась, — Грегору очень хотелось хоть кого-нибудь обвинить в этой неудаче. Если не всю ответственность переложить, так хоть какую-то ее часть.

— Один? Без оружия, которое, кстати, мы оставили по твоей инициативе? Против трех героев? — Кристэн недоверчиво хмыкнул.

— Получается, ты просто смотрел, как меня избивали?

— Получается, что так. Это, кстати, было не долго. «Избивали» подразумевает продолжительность действия, а тебя так, стукнули пару раз.

— Урод...

Сочувствие пропало, вернув ведущую партию надменной издевке.