Дочери моря. Люси - Кэтрин Ласки

Смотрю в свою душу, полна печали.

Что же случилось со мною?

Я утомлена людьми и словами,

Я больна в городе и жажду моря.

Желаю прохладной, солёной неги,

Сильного ветра, сверкающих брызг.

Жажду громкого, но мягкого звука

Большого прибоя, что бьётся о берег.

Эдна Сент-Винсент Миллей

Вашингтон-сквер, Нью-Йорк, 1899

Марджори Сноу, жена преподобного Стивена Сноу, обвела взглядом спальню дочери. В углу, на столе, стоял кукольный домик, который тётушка Присси подарила Люси на её девятый день рождения – великолепная точная копия Белых Дубов – поместья Присси. Что за чудесный домик, наполненный самыми очаровательными деталями: даже рисунок на обоях повторялся в точности. И что эта необычная девочка сотворила с ним! Мало того, что раскрасила, так ещё и разместила множество вещичек, так или иначе связанных с морем. Не то чтобы Люси навела в нём полный беспорядок. Едва ли. Она всегда отличалась аристократическим вкусом, несмотря на совсем ещё юный возраст.

Но когда тётушка Присси приехала навестить их, Марджори заметила, что та была расстроена изменениями, произошедшими в домике. Она попыталась скрыть своё недовольство, с улыбочкой бормоча незначительные замечания, разбавленные, как слабо заваренный чай.

– Ох… ох… ты здесь кое-что поменяла. Да, у тебя отличный вкус к деталям… И что же случилось с «французским» шкапчиком? А, вот и он. Ты разрисовала его… как мило. Морскими анемонами. И кто же живёт в этом домике, Люси? Милая маленькая семейка, я полагаю.

Тут тётушке Присси пришлось пережить, наверное, самый странный диалог в её жизни, заставивший Марджори оцепенеть от ужаса.

– Да, тётя Присси. Прародители, – мягко ответила Люси, слегка зарумянившись.

– Твои родители?

– Прародители. Пра-ро-ди-те-ли, – произнесла Люси по слогам.

Тётушка Присси похвалила её за знание правописания, но не смогла удержаться от комментария:

– Как интересно, моя дорогая Люси. Ты сама придумала эту смешную фамилию для жителей твоего домика?

Зелёные глаза Люси расширились от изумления.

– Новый Завет, Евангелие от Матфея, глава первая, стихи с первого по семнадцатый.

– Ах… эти Прародители! – воскликнула тётушка Присси в полнейшем смятении. – Это очень любопытно!

– Её отец священник, Присцилла, – поспешно проговорила Марджори. – Поэтому она хорошо знает Библию. Это вполне нормально.

– Да, конечно. Это, должно быть, всё объясняет.

Слова должно быть подчёркивали: Присцилла Бэнкрофт Деврис чувствовала, что с этой девочкой не всё так просто.

Несмотря на некоторые особенности, Люси была послушным ребёнком. Однако была одна вещь, о которой Марджори сожалела, не в силах ничего изменить: склонность дочери к отстранённости. И, конечно, хромота, вызванная её немного вывернутой ногой. «Это не косолапость, – поспешно заверяла она всех, кто видел младенца впервые. – Доктор Уебб говорит, что в этом нет ничего страшного и правильно подобранная обувь поможет всё скорректировать».

Люси, конечно же, ненавидела правильно подобранную обувь. Она постоянно жаловалась на неудобные ботинки и при каждом удобном случае, когда была дома, скидывала их. Хромота уменьшилась, но не прошла совсем, и Марджори предчувствовала, что это помешает дочери блистать в обществе. Девочка не любила танцевать и постоянно повторяла, что эта обувь делает её неуклюжей. На вечеринках она предпочитала отсидеться где-нибудь в укромном уголке, а не вливаться в общее веселье. Люси определённо не была душой компании. В представлении Марджори Сноу умение быть душой компании располагалось на границе между искусством стихотворца и изяществом атлета. Она высоко ценила умение стать душой компании, как если бы оно было какой-то выдающейся способностью. Марджори надеялась, что, взрослея, дочь преодолеет застенчивость, но, войдя в подростковый возраст, Люси оставалась «девушкой у стеночки».

* * *

Это особенно бросалось в глаза на танцевальных вечерах, которые давались в Эксельсиор-Гарденс на Парк-авеню. Сноу не принадлежали к частному клубу Эксельсиор, но были частыми приглашёнными благодаря высокому статусу Стивена – настоятеля церкви Святого Луки.

За исключением церкви Святой Троицы на Пятой авеню, не было церкви прекраснее, чем церковь Святого Луки, из которой вышли два из последних трёх епископов Нью-Йорка. И если бы это было в силах Марджори, Стивен стал бы следующим после трясущегося старого дурака, занимавшего кафедру ныне. Вот тогда-то Сноу получат по заслугам, в том числе смогут стать членами клуба Эксельсиор. Стивен обещал. «Положение обязывает», – сказал он. Ведь нельзя стать главой Епископальной церкви [1]Нью-Йорка и не вступить при этом в самые престижные клубы. И положение также обязывало, чтобы Люси, их дорогая Люси, стала немного более коммуникабельной.

Коммуникабельный – одно из любимых слов Марджори Сноу. Её главная, постоянно повторяемая просьба к Люси заключалась в том, чтобы та старалась лучше проявлять себя в социальном плане.

По крайней мере, она убедила Люси сходить на обед к Огмонтам, который устраивался в честь их племянницы, только что вернувшейся из Парижа. Огмонты, находящиеся на самой высокой ступени нью-йоркского общества, были связаны с семьёй Дрексель, и приглашение к ним было самым желанным для любой юной леди. Последний выход в свет перед тем, как люди разъедутся по своим летним загородным гнёздышкам.

А сейчас преподобный вернулся домой с замечательными новостями: они тоже уедут на лето, а Марджори даже некому было об этом рассказать. Конечно, она могла бы написать тётушке Присси, но пока письмо дойдёт… или телеграфировать ей, но это было недёшево… У них был телефон – спасибо церкви, но Марджори понятия не имела, как позвонить в Балтимор. О, как она хотела рассказать хоть кому-нибудь! Если бы только Люси знала, что этим летом её отца попросили взять на себя приход Бар-Харбора, в штате Мэн, она могла бы рассказать об этом на обеде.

Сквозь перистые листья массивной пальмы, растущей в огромном горшке в апартаментах Огмонтов на Пятой авеню, Люси Сноу видела, как юная Элси Огмонт идёт в её сторону вместе с кузиной Ленорой Дрексель, её братом Элдоном Дрекселем и его невестой, Дениз Де Бек.