Армагеддон - Роман Злотников

Пролог

Денек был хорош. Яркий, солнечный, умытый небольшим ночным дождиком, он сверкал, словно начищенный петровский пятак, заставив пенсионеров, составлявших основную массу пассажиров этой утренней электрички, забыть о проблемах, безденежье, старческих болячках, повытаскивать на свет божий заботливо укутанные по осени в старые тряпки лопаты, грабли и тяпки и, подобно леммингам во время их странных кочевок, устремиться толпой на штурм электричек. Вот толпа выплеснулась на перрон и торопливо двинулась к автобусным остановкам, по пути смешавшись с теми, кто по утреннему холодку спешил к привокзальному рынку, вольготно раскинувшемуся на специально огороженной территории, своевольно выплеснувшемуся на ступеньки подземного перехода и даже протянувшему свои щупальца к самым автобусным остановкам.

Высокий подтянутый майор с эмблемами горного стрелка, неторопливо двигавшийся в толпе, вдруг остановился и замер, не отрывая глаз от безногого мужика, сидевшего на грязноватом половичке с полузакрытыми глазами и тихонько, с надрывом, тянувшего: «И на рассвете вперед уходит рота солдат…», неумело подыгрывая себе на гитаре. Несколько мгновений офицер вглядывался в лицо, искривленное страдальческой гримасой, затем шагнул вперед и негромко позвал:

— Григорий? Изгаршин?

Безногий вздрогнул, его лицо мертвенно побледнело, он медленно открыл глаза:

— Командир?..

Майор присел на корточки, снял фуражку и пригладил волосы.

— Вот, значит, как…

Безногий сглотнул. Несколько мгновений они оба молчали, и это молчание да еще разительный контраст между чисто выбритым, лощеным офицером и заросшим щетиной, каким-то замызганным, опустившимся инвалидом — при том, что они тем не менее явно были одно, — как бы обособило их от многолюдного потока, отделило напрочь от весеннего тепла и суеты выходного дня.

— Давно ты так?

Безногий скривил губы в непонятно что обозначавшей тоскливой гримасе.

— У тебя есть квартира? Пенсия?

Безногий хмыкнул. Майор покачал головой и поднялся на ноги.

— Вот что, Григорий, пожалуй, нам стоит пообщаться поближе.

На небритых щеках безногого заиграли желваки.

— Нет, командир, не о чем нам разговаривать. Да и как? Половичка мне одному мало, да и не сядешь ты на него, а туда, где ты сядешь, меня не пустят. Да и ползти долго, мне еще… день отработать надо. — Инвалид скрипнул зубами. — Разошлись наши дорожки, и теперь уж навсегда…

Майор криво усмехнулся, безногий замер. Когда его взводный, на погонах которого тогда еще сверкало по паре маленьких лейтенантских звездочек, усмехался так, очень многое из того, что казалось раньше невозможным, неожиданно переставало быть таковым.

— Ну это мы еще посмотрим… — Майор, гибко наклонившись, с неожиданной легкостью поднял безногое, но довольно массивное тело. — Держись за шею.

Инвалид сдавленно произнес:

— Измажу…

Однако майор лишь насмешливо фыркнул и двинулся вперед легким, неспешным прогулочным шагом…

Когда они вышли из подземного перехода, впереди нарисовались двое качков. Вот они заметили необычное зрелище, на которое смотрели почти все, кто в тот момент шел по переходу или в его сторону, секунды две оторопело пялились на странную парочку, затем один из них поспешно подскочил к майору:

— Эй, ты че, ты куда безногого понес?

Майор остановился, резко развернулся (так, словно у него на руках ничего не было) и, окинув двойку громил небрежно-презрительным взглядом, вполголоса произнес:

— Это мой бывший солдат. Мы решили немного выпить, — он мгновение помедлил. — А почему это вас так заинтересовало?

Качок, задавший вопрос, наморщил лоб, напряженно переваривая информацию, затем его лицо прояснилось и он уже открыл было рот, чтобы вежливо предложить этому придурку в форме положить вещь на место и не вмешиваться в бизнес, когда его опередил второй:

— Какие проблемы, командир? Все в ажуре, идите к «Любаше». Скажите, Баркас послал — обслужит в лучшем виде.

Офицер небрежно кивнул:

— Спасибо, — но мы, пожалуй, поищем что-нибудь получше. — Легко развернувшись на каблуках, он направился к стоянке такси. Первый качок проводил их недоуменным взглядом, затем повернулся к товарищу:

— Ты че, Колян, он же… это ж Гришаня-инвалид… нам же Татарин…

Второй окинул его снисходительным взглядом:

— Дурак ты, Молотила. Ты значок на мундире видал? Это ж терранец. Я в армии на них насмотрелся. Если б ты сейчас начал права качать, то уже через пять минут тут была бы толпа ментов и военных. А потом нас в такой бы оборот взяли, что никакой ментовский крышарь не помог бы. — Он помолчал, усиленно размышляя. — А вообще, Татарину надо сказать… Похоже, с Гришаней придется распрощаться. А жаль — не мужик, а золотая жила был. Орденоносец!

— Да ты че, — скривился Молотила, — этот… военный… он же не наш. Я его никогда здесь не видел. Уедет — и никуда Гришаня не денется.

Второй вздохнул:

— Дурак ты, Молотила, потому тебя и в армию не взяли. Вон даже званий не различаешь. Я ж тебе сказал — это терранец. А если они за какое дело берутся, то самое правильное — не путаться у них под ногами. Если этот майор за Гришаню взялся, можешь быть уверен, на вокзале он больше не появится…

В ресторан «Золотая корона» их пустили не сразу. Метрдотель сначала пораженно уставился на неожиданное явление, возникшее на пороге его фешенебельного ресторана, после чего попытался деликатно намекнуть, что остальные гости будут не в восторге от подобного соседства. А потому он предпочтет лучше потерять двух столь уважаемых клиентов, нежели лишиться всех остальных и своими руками разрушить ауру престижности, окружающую его заведение. Но майор только улыбнулся (правда, так, что у метрдотеля по спине пробежали мурашки) и учтиво сказал:

— Мы никоим образом не хотим создавать вам лишних проблем. И если среди ваших посетителей есть люди, коим созерцание кавалера ордена Андрея Первозванного с мечами может создать проблемы с пищеварением, то мы готовы оплатить отдельный кабинет.

Метрдотель несколько мгновений вглядывался в холодно блестевшие глаза высокого военного, которому дополнительный груз, казалось, нисколько не мешал вести учтивую беседу, и молча кивнул головой…

Спустя час изрядно осоловевший Григорий закончил свой горестный рассказ:

— … и за это меня посадили на пятнадцать суток. Но скажу тебе честно, командир, если бы все случилось еще раз, я бы опять дал ему в морду.

Майор некоторое время сидел молча, задумчиво рассматривая на просвет остатки водки в своей рюмке, затем решительным жестом поставил ее на стол и, взяв бутылку, разлил по рюмкам остатки водки.