Барабаны зомби - Джим Батчер

Посвящается моему сыну — лучшему, что случилось до сих пор в моей жизни.

Я тебя люблю, Мелкий.

С самого начала мы были — и остаемся расой убийц.

Если верить Евангелию, хватило четырех или пяти человек, чтобы на планете сделалось тесно, и первой жертвой убийства стал родной брат. Согласно тому же источнику, первый ребенок, рожденный смертными родителями, Каин, в приступе ревности — как это сейчас говорится, находясь в состоянии аффекта — напал на другого человека. То есть, не просто напал, но жестоко, злобно, осознанно лишил его жизни. Каинов брат, Авель, возможно, даже не успел понять, что произошло.

Едва открыв дверь в мою квартиру, я испытал чувство взаимопонимания и симпатии.

К Каину, так его растак.

Квартира моя состоит из одной-единственной большой комнаты в полуподвале старого, столетней давности деревянного доходного дома в Чикаго. Еще в ней имеются встроенная в альков кухня, спальня размером с кузов пикапа, большой, почти постоянно горящий камин, а также ванная, в которой с трудом помещаются раковина, унитаз и душевой поддон. По-настоящему хорошей мебели я себе позволить не могу, только подержанную, зато удобную. Полки уставлены книгами, пол сплошь застелен коврами, а еще повсюду расставлены свечи. Не Бог весть что, зато чисто и уютно.

То есть, было так.

Ковры сдвинулись кто куда, обнажив пятна каменного пола. Одно из кресел опрокинулось на спинку, и никто не позаботился поднять его. На диване недоставало подушек; с одного из выходящих в приямки окон кто-то сорвал занавески, и лучи предзакатного солнца падали на рассыпанные по полу книги: замятые бумажные обложки, распахнутые тома в жестких переплетах... весь порядок, который я более-менее поддерживал в этом едва ли не единственном моем средстве досуга, пошел псу под хвост.

Эпицентр всего этого катаклизма находился, однако, где-то в районе камина. Там валялись различные детали туалета, две пустых бутылки из-под вина и подозрительно чистая — явно стараниями других обитателей квартиры — тарелка.

Немного оглушенно, я сделал несколько неуверенных шагов в направлении камина. Мистер, мой здоровенный серый котяра, спрыгнул со своего насиженного места на одной из книжных полок, но вместо того, чтобы по обыкновению попытаться сшибить меня с ног в знак приветствия, он только недовольно дернул огрызком хвоста и вышел в дверь.

Я вздохнул, прошел к кухонному алькову и проверил его миски. Обе — и для корма, и для воды — стояли пустые. Не удивительно, что он выказывал неодобрение.

Некоторая, отличавшаяся от ковра длиною ворса часть пола поднялась на ноги и сонно побрела ко мне поздороваться. Мыш, мой пес, появился в этом доме маленьким серым пушистым мячиком, запросто умещавшимся в кармане плаща. Теперь, по прошествии года, я иногда жалею, что не сдал тогда плащ в чистку или еще куда. Из пушистого мячика Мыш превратился в пушистую баржу. Породу его по внешности определить трудно, но по крайней мере один из его родителей принадлежал к виду особо косматых мамонтов. В холке Мыш мне по пояс, и ветеринар считает, что он еще не кончил расти. В общем, для моей маленькой квартирки зверья многовато.

Да, и его миски тоже, разумеется, оказались пустыми. Он лизнул меня в руку и потыкался носом, перепачканным чем-то, подозрительно напоминающим соус для спагетти. Потом погонял чуть-чуть миски по линолеуму.

— Черт подери, Мыш, — прорычал я. — Снова-здорово? Если он здесь, убью гада.

Мыш согласно засопел носом — обыкновенно, подаваемые им реплики этим и ограничиваются. Я повернулся и двинулся к закрытой двери в спальню; он последовал за мной, держась в паре шагов за спиной.

Не успел я взяться за ручку, как дверь отворилась, и из спальни вышла ангельской наружности блондинка в одной футболке. Не слишком длинной футболке — она ей и пупка не закрывала.

— Ох, — протянула она с сонной улыбкой. — Извините, я и не знала, что здесь есть кто-то еще, — не выказывая ни малейших признаков смущения, она проскользнула мимо меня в гостиную и принялась рыться в раскиданной перед камином одежде. По тому, как она двигалась, она явно рассчитывала на то, что я буду смотреть на нее, и что ее это нимало не стесняет.

В свое время это изрядно действовало мне на психику, побуждая коситься исподтишка и все такое. Однако, прожив с моим сводным братцем-инкубом около года, я попривык к такому, так что теперь не испытывал ничего, кроме раздражения.

— А Томас? — поинтересовался я, закатив глаза.

— Томми? В душе, наверное, — отозвалась девица, облачаясь в спортивный костюм для пробежек: тренировочные штаны и куртка, дорогие кроссовки. — Сделайте мне одолжение, передайте ему, что...

— Что все это было очень мило, — перебил я ее раздраженным тоном, — что вы навсегда запомните эту встречу, но что роман не имеет продолжения, и что вы надеетесь, он найдет себе настоящую подругу, или станет президентом, или еще чего.

Она уставилась на меня, недоуменно хмурясь.

— Вам обязательно вести себя как ублю... — глаза ее вдруг округлились. — Ох... Ох! Извините — о Боже мой... — она покраснела и с заговорщическим видом придвинулась ко мне. — Вот уж не догадалась бы, что он живет с мужчиной. И как вы вдвоем умещаетесь на такой узкой кровати?

Я зажмурился.

— Постойте-ка, — пробормотал я, но она не обратила на мои слова ни малейшего внимания, а повернулась к двери.

— Надо же, какой озорник, — хихикнула она, выходя.

Я свирепо смотрел ей вслед. Потом опустил взгляд на Мыша.

Мыш вывалил язык в широкой собачьей ухмылке и вильнул хвостом.

— Ох, заткнись, — буркнул я ему и закрыл дверь. В душе, действительно, шумела вода. Я насыпал еды Мышу и Мистеру, и пес немедленно расправился со своей порцией. — Уж собаку-то, черт подери, мог бы накормить, — буркнул я и полез в ледник.

Я порылся в нем, потом еще, но того, чего искал, так и не нашел, и это было последней каплей. Раздражение сменилось жгучей злостью, и я захлопнул крышку ледника, готовый на все.

— Эй, — послышался у меня за спиной голос Томаса. — У нас пиво кончилось.

Я повернулся и испепелил моего сводного брата взглядом.

Роста Томас футов шести с гаком, и по прошествии года, поразмыслив, я могу сказать, что он в чем-то похож на меня: острые скулы, вытянутое лицо, волевая челюсть. Вот только тот неземной скульптор, что придал нам обоим схожие черты, в отличие от моего случая не доверил окончательную отделку своему подмастерью или еще кому. Я вовсе не считаю себя некрасивым, то Томас... Томас словно сошел с картины, изображающей забытое античное божество. Волосы у него длинные, такие темные, что свет застревает в них, и они вьются даже сразу после душа. Глаза его цвета грозового неба, а мускулатура безупречна без малейших стараний с его стороны — зарядки там, или еще чего. Одет он был как обычно дома: в джинсы, голый по пояс. Помнится, как-то раз он в таком вот виде открыл дверь девице-проповеднице, и та обрушилась на него со стопкой дешевого издания "Сторожевой Башни". Очень любопытные следы от своих зубов оставила она на его теле.