Тень ночи - Дебора Харкнесс

Посвящается Лейси Болдуину Смиту, историку и непревзойденному рассказчику, сказавшему однажды, что мне сто́ит написать роман

Прошлое лечению не поддается.

Куча-мала из ведьмы и вампира – таким было наше прибытие. Мэтью оказался подо мной, неуклюже согнув свои необычайно длинные руки и ноги. Между нашими телами была зажата объемистая книга. Мы приземлились с такой силой, что мои пальцы, сжимавшие серебряную фигурку, разжались, и она пролетела над полом.

– А мы туда попали?

Мои глаза были плотно зажмурены на случай, если мы не перенеслись в английский Оксфордшир XVI века, так и оставшись в Сарином амбаре для хмеля и, стало быть, в штате Нью-Йорк XXI столетия. Однако незнакомые запахи подсказывали, что я уже не в амбаре и не в своем времени. Ноздри улавливали травянистый сладковатый запах, а вместе с ним – запах воска, напоминавший о лете. Затем я уловила аромат древесного дыма и услышала треск огня.

– Диана, открой глаза и убедись сама.

Холодные губы едва коснулись моей щеки. Мэтью усмехнулся. На меня смотрели глаза цвета бурного моря. Лицо, где они помещались, было настолько бледным, что могло принадлежать только вампиру.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Мэтью, погладив меня по шее, а потом по плечам.

После перемещения на несколько веков назад, в прошлое Мэтью, мое тело ощущалось невероятно хрупким. Казалось, ветерок подует – и оно распадется на кусочки. Прежде я немного баловалась перемещением во времени, но в теткином доме ощущения были другими.

– Превосходно, – ответила я. – А ты как?

Я старалась смотреть только на Мэтью, не решаясь оглянуться по сторонам.

– Приятно вернуться домой.

Голова Мэтью с негромким стуком вновь опустилась на половицы, а воздух опять наполнился летним запахом лаванды и камыша, разбросанными по полу. Даже в 1590 году Олд-Лодж был для Мэтью знакомым местом.

Мои глаза привыкли к тусклому свету. В поле зрения появилась внушительных размеров кровать, столик, узкие скамейки и единственный стул. Кровать была под балдахином. За его резными столбиками я разглядела дверь в другую комнату. Оттуда на покрывало и пол струился свет, образуя размытый золотистый прямоугольник. Стены были обтянуты все тем же тонким полотном, памятным мне по нескольким поездкам в дом Мэтью в современном Вудстоке. Запрокинув голову, я увидела потолок, покрытый густым слоем штукатурки. Он разделялся на квадраты, и в каждом была красно-белая тюдоровская роза, окруженная позолотой.

– Когда дом строился, розы были обязательным элементом, – сухо пояснил Мэтью. – Терпеть их не могу. При первой же возможности мы покрасим их в белый цвет.

Сквозняк всколыхнул золотисто-голубые огоньки свечей в канделябре, осветив часть красочной шпалеры и темные блестящие стежки на белесом покрывале. Стежки складывались в орнамент из цветов и фруктов. Современные нитки так не блестели.

Я улыбнулась, испытывая возбуждение:

– Надо же, я сумела переместиться во времени. Я ничего не перепутала, и нас не выбросило в другом месте вроде Монтичелло или…

– Нет. – Мэтью улыбнулся в ответ. – Ты действовала замечательно. Добро пожаловать в елизаветинскую Англию.

Первый раз в жизни моя ведьмина природа доставляла мне истинное наслаждение. Как историк, я изучала прошлое, а ведьмино наследие позволило отправиться туда. Мы переместились в 1590 год, где я смогу изучить утраченные разделы магического искусства. Но я чувствовала: знаний, которые я здесь получу, будет намного больше. Я наклонилась, собираясь наградить Мэтью благодарным поцелуем, но замерла, услышав звук открываемой двери.

Мэтью прижал палец к моим губам. Он слегка повернул голову и раздул ноздри. Его настороженность была недолгой. Он понял, кто находится в соседней комнате, откуда доносился тихий шепот. Быстрым движением Мэтью подхватил книгу, поднял меня на ноги, а затем, взяв за руку, повел к двери.

В соседней комнате я увидела стол, заваленный письмами. Возле стола стоял молодой человек с всклокоченными каштановыми волосами. Среднего роста, пропорционально сложенный, в дорогой, безупречно сидящей на нем одежде. Он напевал песенку, мелодию которой я прежде не слышала, а слов, произносимых совсем тихо, не могла разобрать.

На лице Мэтью отразился шок, однако его губы тут же сложились в искреннюю улыбку.

– Где ж пропадаешь ты, мой сладкозвучный Мэтт?

Человек взял со стола письмо и поднес к свету. Глаза Мэтью сощурились, а благодушие мгновенно сменилось недовольством.

– Ты что-то ищешь, Кит?

Услышав слова Мэтью, молодой человек бросил лист на стол и стремительно повернулся. Его лицо озарилось радостью. Это лицо я уже видела… Мне вспомнилась книга в мягкой обложке с портретом автора: «Мальтийский еврей» Кристофера Марло.

– Мэтт! Пьер говорил, ты в Честере и вряд ли к сроку воротишься. Но я-то знал: ты не пропустишь нашей ежегодной встречи.

Слова были достаточно знакомыми, однако подчинялись непривычному ритму произнесения и имели такую же странную интонацию. Чтобы понять их, я вслушивалась в каждое слово. Английский язык Елизаветинской эпохи сильно отличался от современного мне английского. Напрасно я думала, что знание языка шекспировских пьес поможет понимать обиходную речь.

– Где же твоя борода? Никак ты болен был?

И тут Марло заметил мое присутствие. Его глаза вспыхнули и вопросительно уперлись в меня. Я безошибочно поняла: передо мной демон.

Усилием воли я подавила настойчивое желание броситься к одному из величайших английских драматургов, пожать ему обе руки, а потом забросать вопросами. Стоило мне увидеть его, как все крохи сведений о нем тут же выпорхнули из головы. Какие его пьесы ставились в 1590 году и ставились ли? Сколько ему лет? Он был моложе Мэтью и явно моложе меня. Похоже, ему еще и тридцати не исполнилось. Я тепло улыбнулась знаменитости.

– Где ты отыскал этот экземпляр? – с презрением спросил Марло.

Я обернулась, рассчитывая увидеть некое произведение искусства, вызвавшее недовольство драматурга. Но за моей спиной было пусто.

Значит, он имел в виду меня. Моя улыбка померкла.

– Полегче, Кит, – нахмурился Мэтью.

Марло пожал плечами, словно отмахиваясь от упрека:

– Мне-то что? Коли тебе потребно, насыться ею, пока нет наших. Кстати, здесь обосновался Джордж. Ест твою пищу и книги твои читает. Опять без мецената и за душой ни фартинга.