Измена. Тайный наследник - Алиса Лаврова Страница 2

— Анна! — окликает он меня.

Я с надеждой поворачиваюсь и смотрю в его огненные глаза.

— Приведи себя в порядок, сегодня старик устраивает ужин и хочет видеть всех лордов с женами.

— Да, мой князь, — киваю и выхожу из комнаты.

Прикладываю руки в животу и говорю шепотом, обращаясь к своему будущему сыну:

— Он не узнает о тебе.

Теперь моя жизнь разделена на "до" и "после". Мой дракон предал меня.

Эта мысль не укладывается в сознании. Словно стена, мощная и крепкая стена, за которой я пряталась от жестокого и безжалостного мира, теперь разрушена, и за ней воет ветер, пронизывая до самых костей мое хрупкое тело.

Стою возле двери и не могу сдержать слезы, катящиеся из глаз. В голове оглушительно громко пульсирует кровь. Я хватаюсь руками за виски и сдерживаю болезненную дрожь, волнами прокатывающуюся по телу.

Слышу низкий голос моего князя, приглушенный плотными дверьми, и следом за этим, заливистый девичий смех. Неужели они еще смеются надо мной?

Боже, как же стыдно.

Каэн, почему же ты так жесток?

Как вся жизнь, понятная и размеренная жизнь, которая только сегодня утром была так безмятежна, может разрушиться в один момент?

Глотаю слезы и с усилием делаю шаг прочь от дверей, за которыми мой истинный развлекается сразу с тремя девушками.

Больше всего на свете мне хочется, чтобы он распахнул сейчас двери и окликнул меня, чтобы сказал какие-то слова, которые все объяснят, все уладят, успокоят меня.

Какая глупая, абсурдная и нелепая мысль. Детское желание закрыть глаза и сделать вид, что ничего не было.

Но ведь оно было. Было и есть сейчас. В голове вспышками возникают непрошенные картины.

Девичьи руки зарываются в тяжелые волосы на голове моего князя.

Его взгляд, полный властного презрения. Впервые я видела такой взгляд моего дракона, обращенный ко мне. Даже одно воспоминание об этом хлещет меня, словно кнут, раздирающий нежную кожу, оставляя кровавые рубцы, незаживающие раны на сердце.

Я медленно ступаю по мягкому ковру, не разбирая дороги, слуги отходят подальше, едва увидев меня.

В замке столько людей, но я здесь совершенно одна. Что мне делать теперь?

Молча уйти в свою комнату и сидеть там в одиночестве, ожидая, когда придет князь, пресытившись своими девицами?

Теперь так будет всегда? Он будет развлекаться, утоляя свои потребности, а я буду покорно ждать его, прихорашиваясь для светских приемов, на которых он будет хвастаться моей красотой перед своими высокородными родственниками?

Проходя мимо галереи, бросаю взгляд на картины драконов. Здесь отец Каэна, дед Каэна, прадед, прапрадед и еще десять поколений его предков. Я вижу в их глазах то, чего не видела раньше. Насмешку, презрительно сжатые губы, словно бы готовятся сказать мне какую-то унизительную гадость. Чего я не видела раньше? Неужели он никогда не любил меня? Не могу в это поверить.

Отворачиваюсь от портретов, и чувствую, что все поколения Сандерсов смеются мне в спину.

— Наивная глупая девочка, — словно бы говорят они, — неужели ты думала, что живешь в волшебной сказке?

В комнате меня уже ожидают помощницы. Неизменные мать и дочка. Черноволосые, низенькие южанки, похожие друг на друга, как две капли воды, с той лишь разницей, что одна, старше другой, лет на двадцать.

Не спрашивая меня, они уже разложили одежду, украшения, и все, что нужно для того, чтобы приготовить меня к грядущему вечеру и беззаботно щебечут о чем-то. Должно быть, обсуждают меня.

Едва я вхожу, они замолкают, словно по команде.

— Что же вы замолчали, продолжайте, — говорю я.

— Княгиня, не обращайте внимания, мы о своем, вряд ли вам будет это интересно, — говорит с улыбкой старшая, как ни в чем ни бывало.

Я пытливо смотрю ей в глаза, но она смело выдерживает мой взгляд.

Кажется, они и правда ничего не знают.

Пока что не знают. Но очень скоро все здесь будут шептаться по углам, что князь изменяет жене практически у нее на глазах. А спустя еще какое-то время об этом узнают все при дворе.

Я стискиваю зубы. От одной мысли о том, как я буду себя чувствовать, зная, что все вокруг насмехаются надо мной, сердце начинает болезненно ныть.

— Что-то случилось? — спрашивает Амалия, — вы очень бледны, и глаза покраснели,,.

— Плохо спала, — говорю я и сажусь перед туалетным столиком, — я вся ваша, можете приступать. Князь велел поторопиться.

Пока они делают мне прическу, подкрашивают лицо и одевают, я словно бы впадаю в оцепенение, перестав чувствовать хоть что-то.

Черное отчаяние пролезает в мою душу, словно тихий безжалостный убийца, и остается там, настороженно выжидая своего часа.

— Все готово! — наконец, говорит Амалия, — полюбуйтесь.

Я смотрю в зеркало на свое отражение и не могу поверить, что выгляжу такой свежей, наполненной жизнью, такой юной красивой. Это не я. Теперь это не я. Еще вчера, глядя на себя в зеркало я могла бы поверить в реальность своего отражения. Но теперь оно кажется мне обманом.

Качаю головой, и безупречно уложенные светлые локоны отзываются на это легкое движение.

— Как же вы красивы, Княгиня, — с восхищением говорит Амалия, — князь упадет в обморок, когда вас увидит.

— Князь? — спрашиваю я, словно бы из полусна. В сердце вонзается острое жало памяти, снова воскрешая в сознании безобразную сцену.

Я нервно сглатываю.

— Оставьте меня, пожалуйста, — говорю я.

Они поспешно собирают вещи и покидают мою комнату. Становится тихо, безжизненно и пусто. Здесь только я и моя боль. По напудренной щеке стекает одинокая слеза, ярко блестя на солнце, пробивающемся в мое окно.

Когда дверь открывается, я вздрагиваю всем телом.

Повернувшись, я вижу входящего ко мне князя.

На лице его беззаботная улыбка.

— Я надеюсь, ты уже успокоилась, любовь моя? — весело спрашивает он, едва переступив порог.

Он уже одет в свой безупречный костюм, идеально сидящий на его мощном мускулистом теле. Густые темные волосы лоснятся здоровым блеском. На его мужественном лице прячется тень самодовольной улыбки. Он знает, что выглядит безупречно, как и положено князю Сандерсу, единственному отпрыску самой мощной линии драконов, ближе всех стоящей к подлинной императорской крови, после самого императора, конечно.

Мой князь свеж, доволен жизнью и, похоже, не испытывает ни малейшего намека на угрызение совести.