Измена. Отбор для предателя - Алиса Лаврова Страница 8

—Спасибо,— говорю я, и когда он уходит, я задумчиво гляжу ему вслед.

Может ли он знать что-то? Он дразнил меня, или мне показалось? Но зачем ему это делать? Что если он как-то разнюхал о том, что на самом деле случилось той ночью?

Я стираю ладонью пепел с лица. СОзнание играет со мной в злые игры. Я не сплю уже четвертый день. Мне нужно поспать. Ридли мой друг, конечно он переживает смерть Элис, они же были знакомы. Нет смысла подозревать его в чем-то.

Но что если она путалась с ним?

Он по всем представлениям женщин красив, богат, знатного рода, могла ли она пойти на это с ним?

Жестокое чувство ревности и злобы начинает подниматься с самых глубин моего сердца. Каким соловьем он разливался. Разве так говорят о покойной жене друга? А что если он знает о ребенке? Нет… Это бред… Ридли не мог так поступить со мной.

Только не он.

Но что если все-таки он?

Нужно выяснить наверняка.

—Привал,— будит меня грубый мужской голос, доносящийся издали.— Лошадям нужно отдохнуть. Мать Плантина, скажите девкам, чтобы набрали хвороста.

Повозка стоит на месте, снаружи уже утро. Я не заметила, как уснула, прижавшись к Клементине. Я пытаюсь разогнуьть ноги, но их прошивает безумная боль, поза в которйо я сидела, удар об землю и переохлаждение явно не прошли даром.

Я как-то отрешенно смотрю на зевающую старуху, которая вываляла меня в грязи ночью и запоминаю мельчайшие детали ее лица.

—Только память, нужно сохранить все, что осталось,— твержу я про себя слова, которые слышала в бреду.— Волосы отрастут, память останется, и они заплатят.

Она заплатит. Обязательно.

—Чего уставилась, сиятельство?— язвительно рявкает мать Плантина.— Злишься за ночной урок? Ну и дура, ты должна быть благодарна богу, что он послал меня тебе. Рядом со мной ты научишься скромности, благочестию и спасешь свою душу… Если выживешь.

Я опускаю взгляд и смотрю на свои грязные босые ноги. Теперь такие же, как ноги всех остальных в этой повозке, не считая монашки, которая одета в хорошие сапоги из дорогостоящей блестящей кожи.

—Я чувствую, что ты уже рвешься отстоять свое право на еду. Это похвально. Я скажу вам, как будет.

Она достает из сумки, висящей на ручке кресла, на котором она сидит, маленькие песочные часы, переворачивает их и говорит громко, ведь только то мы ценим, и за то благодарны, что дается нам с трудом и потом:

—Пятнадцать минут, кто принесет меньше всех хвороста, тот не будет сегодня есть. Кто принесет больше всех, тому достанется мясо. Кто опоздает, тот будет идти за повозкой пешком. Ну а если кого из вас съедят местные звери, значит такова судьба.

От упоминания еды, в животе у меня урчит и все внутри начинает скручивать от голода. Все девушки тут же вскакивают со своих мест и по очереди выпрыгивают из повозки.

—Пойдем,— говорит Клементина, и тянет меня к выходу. Я прихрамывая слезаю с повозки и морщусь от боли.

Мы торопливо идем к деревьям и я ловлю на себе неприязненные взгляды девушек, особенно той, что хохотала надо мной ночью громче всех. Ее лицо я тоже постаралась запомнить. Колючая трава впивается в нежную кожу ног, оставляя мелкие порезы, которые тут же начинают кровоточить, но я не обращаю внимания, раз за разом прокручивая в голове одни и те же слова.

Девушки быстро разбредаются по лесу. Я вижу, как несколько собирается в стайку и пытаются вытащить из земли трухлявый пень полусгнившей сосны.

Другие собирают маленькие веточки и только двум и ли трем удается найти хорошие сухие ветки, который подойдут для костра. Я слышу как девушки перекликиваются, кто=то весело шутит и смеется. Их смех разносится по лесу, странно отражаясь в деревьях и повторяясь, искажается до неузнаваемости.

—Я должна бежать,— говорю я Клементине, которая все еще идет рядом со мной. Она уже набрала целую охапку больших еловых шишек, которые никто, похоже, еще не додумался собирать.

—Я думала об этом, но не получится, подруга,— говорит она,— здесь непролазные леса, ночью тут полно волков и другой живности, еще похуже. Старуха не просто так пугала нас, хотя я надеюсь, днем, так близко к дороге их нет.

—Откуда ты знаешь?

—Это Шантонский лес, все про него знают, он простирается на сотни миль к югу от княжества.

Так вот где мы. Теперь понятно куда меня везут.

—Проклятье,— с досадой понимаю. что это совсем не в той стороне, куда мне нужно. Не в той стороне, где стоит дом моей покойной матери.

—Значит нас везут в северную обитель?

—Похоже на то… Ух ты, смотри.

Клементина нагибается и поддевает рукой большую ветку, утопающую в еловых иглах. Хорошая сухая ветка, которая точно сгодится на костер. Я помогаю ей вытащить ее, не уронив то, что она уже собрала.

—Повезло тебе,— говорю я с улыбкой,— похоже я знаю. кто сегодня будет есть мясо.

—Забирай себе,— говорит она и машет рукой,— мне все равно не утащить ее.

Я знаю, что она лукавит и с легкостью утащит и эту ветку и еще две таких, и от того еще больше благодарна ей.

—Нет, так нельзя, я должна найти сама,— говорю я.— Ты иди, я догоню.

—Время на исходе, Элис,— говорит клементина,— лучше вернемся сейчас. Да постой же ты!

Слушая ее краем уха, я обыскиваю взглядом землю, но не могу найти ничего подходящего. В глаза бросаются лишь грибы и трухлявые пеньки. Я ускоряю шаг, все быстрее отдаляясь от остальных, пренебрегая болью, с каждым движением вознаграждающей меня за рвение.

—Проклятая старуха. Проклятая старуха. Проклятая старуха,— твержу я про себя, делая каждый следующий болезненный шаг.

И вдруг мой взгляд цепляется за что-то подходящее.

Нашла!

Прямо перед собой я вижу отличную кривую ветку, похожую на разветвленные оленьи рога. Я победно поднимаю ее над головой и оборачиваюсь, чтобы похвастаться перед Клементиной.

—Элис, уходи оттуда!— кричит она издали и бросает все, что нашла. После чего начинает карабкаться на ближайшее дерево, раздирая остатки своего пестрого платья.

—Что?…

Я оборачиваюсь и прямо перед собой вижу оскаленную морду черного волка. Желтые глаза смотрят мне в душу. Утробный рык зверя постепенно перерастает из едва слышного, в угрожающий и сулящий смерть.

Все мое тело окатывает волной леденящего страха.

Волк медленно делает угрожающий шаг навстречу, не отрывая от меня своих янтарных глаз.

Бежать уже поздно — это я понимаю сразу. Если я побегу, он прыгнет мне на спину и вонзит острые клыки в шею. Я не должна показывать ему свой страх, он должен видеть, что я не боюсь.