Вторая жизнь Марины Цветаевой: письма к Анне Саакянц 1961 – 1975 годов - Ариадна Эфрон

* * *

После отъезда из Советской России в мае 1922 г. Цветаева практически исчезла с российского поэтического горизонта. Правда, в 1923–1927 гг. в Москве и Ленинграде еще появлялись публикации ее произведений в антологиях и поэтических сборниках [1]. Но это были лишь единичные случаи. В эмиграции Цветаеву знала в основном интеллектуальная элита, широкого читателя у нее не было, хотя она выпустила несколько поэтических сборников, печатала в эмигрантских журналах свою прозу. Тем не менее она так и не вписалась в контекст зарубежной литературной жизни. Сведения же о ней на родину практически не доходили.

Цветаева, вернувшись после семнадцати лет эмиграции в СССР, страну для нее практически «новую» (да и ее давно забывшую), мечтала снова заявить о себе как о поэте. С помощью друзей она получила предложение от Гослитиздата составить небольшой (всего 3000 строк) сборник, который впоследствии получил название «Сборник 40-го года». Цветаева его подготовила и передала в издательство 1 ноября 1940 г. Книга была включена в план выпуска 1941 г. Но, согласно действующим в стране правилам, издание должно было предварительно пройти рецензирование. Одним из рецензентов оказался влиятельный в то время критик (в прошлом теоретик конструктивизма) Корнелий Люцианович Зелинский. Через три недели появилась шестистраничная рецензия — злая, жестокая, несправедливая, написанная с позиций господствующей идеологии. Рецензент обвинил Цветаеву в формализме и «политической нейтральности» (читай — политической неблагонадежности), назвал ее поэзию стихами «с того света», которые дают «диаметрально противоположное, даже враждебное представлениям о мире, в кругу которых живет советский человек. Книга Марины Цветаевой — душная, больная, печальная книга», — подвел итог рецензент. Так что надежды на издание сборника практически не осталось [2]. Потом началась война, и рукопись затерялась где-то в суете дней. Папка со стихами была найдена случайно много лет спустя среди рукописей в Красноуфимске, куда эвакуировалось издательство. Примечательно, что, узнав о содержании рецензии Зеленского, Цветаева на экземпляре книги со своей правкой написала: «P. S. Человек, смогший аттестовать такие стихи, как формализм — просто бессовестный. Я это говорю — из будущего. М. Ц.». Она верила — будущее у нее и ее поэзии на родине есть…

Но прошло еще много лет, прежде чем Цветаева стала известна советским читателям.

Дочь поэта, Ариадна Сергеевна Эфрон, была потрясена трагической гибелью матери (узнала об этом лишь 13 июля 1942 г., так как близкие скрывали от нее сведения о смерти Цветаевой). Она корила себя: «Если бы я была с мамой, она бы не умерла. Как всю нашу жизнь, я бы несла часть ее креста, и он не раздавил бы ее…») [3]. Еще находясь в заключении, дочь поклялась перед близкими и своей совестью: «Мне важно сейчас продолжить ее дело, собрать ее рукописи, письма, вещи, вспомнить и записать всё о ней, что помню, — а помню бесконечно много. Скоро-скоро займет она в советской, русской литературе свое большое место, и я должна помочь ей в этом» [4]. Дочь, как никто, понимала, что мать — большой поэт, она неоднократно повторяла в письмах мысль о том, что Цветаева должна занять свое достойное место в русской литературе, что это должно быть общепризнанным, а «мы должны приготовить для этого всё, что в наших силах. Так будем жить… во имя этого», — писала она тетке Анастасии Ивановне в 1954 г. еще из Туруханска [5].

«Во имя этого» А. С. Эфрон и стала жить — возвращение Цветаевой из небытия было теперь главной задачей, стало делом жизни дочери: «…всё, что касается ее литературного наследия, я сделаю. И смогу сделать только я». Вернувшись из ссылки (реабилитирована в 1955 г.), она начала вести работу, а точнее борьбу, по возвращению памяти матери на родину. Ее стремления поддержали те, кто ценил Цветаеву, — Э. Г. Казакевич, А. К. Тарасенков, И. Г. Эренбург. Ариадна подготовила первую посмертную книгу стихов Цветаевой «Избранные произведения», ей помогали Казакевич и Тарасенков. Они же сумели договориться с директором Гослитиздата Анатолием Константиновичем Котовым о том, что сборник примут к изданию и в 1957 г. он будет включен в план выпуска. В ноябре 1955 г. рукопись была сдана в издательство: Ариадна Сергеевна выполнила составление, подготовила тексты и примечания (объем книги 14 авторских листов). Книга с самого начала продвигалась с большим трудом. В декабре из-за смерти Котова пришлось перезаключить договор с новым директором — А. И. Пузиковым (которого вскоре заменил Г. И. Владыкин). Объем книги сократили до 8 листов, а затем до 8000 строк. Несмотря на все трудности, книга, возможно бы, и увидела свет (уже началась работа с редактором издательства Марией Яковлевной Сергиевской), как и было запланировано, но случилось непредвиденное. В мае 1956 г. Гослитиздат пригласил И. Г. Эренбурга написать предисловие. Вступительная статья «Поэзия Марины Цветаевой» была им подготовлена. В ней он рассказал о сложном и противоречивом жизненном пути поэта: «В 1922 году Марина Цветаева уехала за границу. Она жила в Берлине, в Праге, в Париже. В среде белой эмиграции она чувствовала себя одинокой и чужой. В 1939 году она вернулась в Москву. В 1941 году покончила жизнь самоубийством.

Два глубоких чувства она пронесла через всю свою сложную и трудную жизнь: любовь к России и завороженность искусством. Эти два чувства были в ней слиты. Наконец-то выходит сборник стихов Марины Цветаевой. Муки поэта уходят вместе с ним. Поэзия остается» [6]. Статья была вполне корректной и лояльной, но сама биография эмигрантки в то время воспринималась неоднозначно. К тому же Эммануил Казакевич решил привлечь внимание к имени Цветаевой (как бы теперь сказали, «пропиарить» давно забытого поэта), поместив во втором номере литературно-художественного альманаха московских писателей «Литературная Москва», вышедшем в конце 1956 г., семь стихотворений Цветаевой, предварив их статьей Эренбурга.