Корсары Ивана Грозного - Константин Бадигин

Глава первая. «И ТЕБЕ, ЦАРЬ, ЦАРСТВО ДЕРЖАТИ И ВЛАСТЬ ИМЕТИ С КНЯЗИ И С БОЯРЫ»

Царь Иван Васильевич ворвался в опочивальню жены своей Марии Темрюковны, заложил дверные засовы и в изнеможении прижался к стене.

Мария Темрюковна с испугом глядела на супруга. Бледное, искаженное страхом лицо, на губах пена.

— Что ты, царь, что с тобой? — сказала она низким, мужским голосом.

— Измена… Заступись, пречистая богородица… — Царь перекрестился. — Там князь Пронский, Колычевы, князь Володька Курлятьев… Я не звал их. Собачье сборище, собачье сборище… — бормотал он. — Губители…

Царица выглянула в окно. На дворе толпились посадские в праздничных одеждах. В открытую створку доносились громкий говор, выкрики, смех. Опираясь на посохи, степенно вышагивали думные бояре, знатные дворяне и князья. Самые знатные ехали до церкви Благовещения, что близ дворца. Здесь все выходили из колымаг, слезали с коней и шли дальше пешком.

— Я не звал, — повторил царь. — Весь двор полон. Мятеж. Опять своевольники-бояре посадскую чернь подговорили.

За дверью послышался шум. Царь бросился в кровать и судорожно натянул на себя соболье одеяло. Зубы его стучали.

— Никого не впускай… Машенька, спаси! Изменники, шелудивые собаки. Извести хотят, жизнь отнять…

Бледное лицо царя покрылось испариной, редкие волосы поднялись.

— Великий государь, — Мария Темрюковна повернулась к царю, скрестила на груди руки, — я давно говорила: не верь своим князьям и боярам. Не любят они тебя. Мой отец, великий Темрюк, держал возле себя всего с десяток вельмож. Он хорошо платил им, и они любили его и не искали другого господина. О-о, как я ненавижу твоих бояр! Я боюсь их взгляда, их слов… От них, мой повелитель и муж, все твои несчастья.

Царь Иван мрачно глядел на жену.

— Каждый боярин или князь, — продолжала царица, — родом мнит себя не ниже царского и мечтает сесть на твое место. Они не дают счастливо жить и веселиться ни мне, ни тебе. А зачем жить, если нет счастья и веселья? Ты говорил, что они отравили твою первую жену Анастасию, берегись, они отравят и меня. И тебя, великий государь. Прикажи моему брату Михаилу — он срубит всем им головы. И у нас настанет другая жизнь. И не надо будет бояться!

Царица Мария с вызовом смотрела на мужа.

— Нельзя равнять меня с твоим отцом, — слабым голосом недовольно отозвался царь Иван, — твой отец малый князек, а я царь и великий князь всей земли Русской. Твоему отцу и одному делать нечего, а мне с десятью боярами Москвой не управить. Отичи князей и бояр московских моему отцу, деду и прадедам служили.

Царица Мария что-то еще хотела сказать мужу, но только махнула рукой. Лицо ее сделалось злым, хмурым. Дикая нравом, жестокая, она часто разжигала злобный нрав и худые наклонности царя Ивана. Она не могла привыкнуть к жизни в московском дворце. Царица скучала по матери, по сестрам. Ласки царя не приносили ей утешения.

Жаркое июльское солнце подходило к полудню. Легкий ветерок гнал белые клочковатые облака к востоку. За Москвой-рекой зеленели обширные луга. Тысячи царских коней паслись там на сочной траве. Но царице казалось, что она видит заснеженные вершины гор, зеленые сады, виноградники.

Царь стал успокаиваться. Приподнявшись с подушек, он взял жену за руку. Но вдруг снова насторожился. За дверью явственно слышались шаги и приглушенные голоса. Кто-то тихонько постучал.

Мария Темрюковна отстранилась от мужа и подбежала к дверям.

— Это ты, Салтанкул? — спросила она, прислушавшись. — Великий государь, мой брат Михаил у дверей, да еще Малюта Скуратов и князь Афоня Вяземский.

Царь Иван откинул одеяло. Несколько секунд сидел на постели молча. Постепенно он приходил в себя, взгляд его делался осмысленным. Лицо приняло обычный вид. Спустив ноги на пол, он встал, оправил одежду, пригладил волосы, взял в руки брошенный посох.

— Добро, пусть войдут.

Стоявшие за дверью — из верхов опричнины, созданной по его царской воле два года назад.

Мария Темрюковна отодвинула засовы.

Когда князь Михаил Темрюкович с товарищами вошли в спальню, царь Иван выглядел как всегда. Надменный взгляд, гордо поднятая голова. Ему всего тридцать шесть лет. Но тяжелая болезнь и разгульная жизнь оставили следы на его лице. Землистые круги под глазами, резкие морщины. Царь похудел, ссутулился. Сквозь реденькую бородку просвечивала желтая кожа.

— Позволь, великий государь, слово молвить, — сказал Михаил Темрюкович, кланяясь и целуя перстни на руке царя.

Князь в красном кафтане и зеленых сапожках. Ростом невелик, волосат, с орлиным носом.

Афанасий Вяземский и Малюта Скуратов перекрестились на иконы и молча поцеловали царскую руку.

— Говори. — Царь остановил маленькие черные глазки на шурине.

— Бояре до твоей царской милости челобитную всем скопом подписали, — насмешливо протянул князь Михаил, держа волосатую руку на рукояти сабли. Князь был начальником дворцовой стражи и имел право носить оружие в дворцовых хоромах.

Как всегда, он был пьян и слегка покачивался. Царская опочивальня наполнилась хмельным перегаром и запахом чеснока.

— Где они?

— Во дворце, великий государь, в столовой палате. Я приказал страже не пускать, да ведь их много. А еще посадские на площади, близ крыльца остались. Ждут твоей милости.

— Собачье сборище! — опять перешел на крик царь. — А кто в закоперщиках?

— Князь Василий Рыбин-Пронский, Иван Карамышев да Крестьянин Бундов, — не задумываясь, ответил Малюта Скуратов.

Царь Иван молчал.

— Всем бы челобитчикам головы напрочь, — икнув, сказал Михаил Темрюкович, — и смуты больше не будет!

— Нельзя всех казнить, — вмешался Афанасий Вяземский, русоволосый, статный вельможа. Он потрогал высокий воротник расшитого золотом кафтана и искоса взглянул на царя.

У Вяземского маленькая бородка в колечках и нос с горбинкой. Местом в опричнине он уступал одному только князю Черкасскому, царскому шурину, числился вторым дворцовым воеводой при особе царя и был его любимцем.

— Все знатные головы срубить хочешь, Миша? — переспросил царь, и нельзя было понять, осуждает ли он предложение или оно ему понравилось.

— Что я, великий государь? — Пошатнувшись, Михаил Темрюкович ухватил рукав черного кафтана Малюты Скуратова. — Как хочешь! Мы люди маленькие. Что прикажешь, то и сделаем…

— Разве кто может с твоим царским, великим умом равняться? — вторил Малюта.

Голова широкоплечего царского советника, лысая и гладкая, как пушечное ядро, непрерывно поворачивалась то вправо, то влево. Его сивая борода веником торчала вперед. Кафтан плотно облегал упитанное тело. На маленьких, словно у женщины, ногах — красные сапоги с высокими каблуками.