Лжедмитрий Второй, настоящий - Эдуард Успенский

Часть перваяУГЛИЦКИЙ МЛАДЕНЕЦ

Плохие дети встречаются редко. Отвратительных детей почти не бывает.

Царевич Дмитрий Углицкий был отвратительным ребенком.

Несмотря на это, он был всеми обожаем. И никто в Угличе не сомневался, что это будущий царь России. И что он будет, пожалуй, погрознее своего родителя Иоанна – царь Дмитрий Иоаннович Грозный.

* * *

В середине апреля сухим путем, по едва просохшим дорогам прибыл в Углич в большой, здорово поношенной карете посланец Бориса Годунова. То ли чех, то ли итальянец, доктор по имени Симеон.

В письме, переданном царице Марии Федоровне и ее братьям Нагим, было написано, что он будет обучать царевича латинскому и другим языкам. Что надо принять его и обустроить.

С ним прибыли и подарки царевичу от его брата Федора – игрушечные латы, игрушечный меч и короткий позолоченный кинжальчик.

– Еще одного досмотрщика прислали, – сказала царица Марья. – Мало им Волоховой.

И велела поселить приезжего в самом дальнем краю дворца.

Но при иностранце оказалось другое письмо из дома Романовых. На имя брата царицы – Михайлы Нагого. В нем намеками сообщалось, что этому получеху-полуитальянцу можно доверять, что это верный человек и что от него будет много пользы. Что он врач и многим наукам обучен.

И действительно, учитель всерьез занялся ребенком. С раннего утра он был рядом с мальчиком. На свежую голову они занимались письмом и латынью. Потом катались верхами. Потом иностранец обучал царевича военным приемам и читал историю.

В борьбе или сражении на саблях царевич зверел, кусал учителя и бил его деревянной саблей по-настоящему.

– Ты не царевич, – говорил чех с легким акцентом, – ты припадочный волчонок. Ты недолго просидишь на троне.

Дмитрий еще больше злился, но сквозь злость крепко уважал сильного и умелого учителя.

А свою злость и желание сесть на трон он показал еще зимой. Вместе с другими ребятами ставил снежные фигуры у крыльца и, срубая им головы прутом, приговаривал:

– Это Бориски голова! Это Щелкалова голова! Это Михайлы Битяговского башка!

Ясно, что эти игры быстро становились известными в Москве. И надо сказать, мало радовали шурина царя Федора и фактического правителя Русии – Бориса Годунова.

Многие люди считали, что дни царевича сочтены. Что, того и гляди, он отправится в путь небесный. Не зря же одна из его кормилиц год назад умерла от отравы в еде. Но пока младенец был жив, и очень многий люд ставил в зависимость от его здоровья и возраста свои планы.

На третьей неделе учитель попросил у царицы Марьи разговору.

– Государыня Мария Федоровна, надо думать, как уберечь царевича.

– Как так уберечь? – спросила царица. – Как бережем, так и убережем.

– Так мы его не убережем, – сказал итальянец. – Надо искать подменного. Надо найти мальчишку, похожего один в один, и держать его на подставу.

Несмотря на свою иностранность, этот получех говорил по-русски ясно и без ошибок.

Слово было произнесено, и оно запало.

Братья царицы-сестры, Михайло, Андрей и Григорий, согласились не сразу.

– Ведь Бориске донесут мигом, – сказал недоверчивый Григорий.

– И пускай, – сказал младший Андрей. – Ну и что?

– А то, – отвечал Григорий. – Тебя тут же и спросят: «Для чего подмену готовите? Или не доверяете кому? Кому не доверяете? Или опасаетесь кого? Кого опасаетесь? Был один царевич, стало два. Для чего царевичей разводить?»

– А вы поменьше болтайте, – оборвал их старший, Михайло Нагой. – Вот никто и не спросит. Появился лишний мальчонка во дворце – только и делов-то.

Стали искать нужного мальчишку. И он быстро нашелся, как по заказу. Сын юродивой женки Орины, жившей у Битяговских и ходившей к Андрею Нагому, был просто копией царевича. Столичный итальянский влах одобрил этого никому не нужного мальчика – незаконного сына Федота Офонасьева.

Андрей велел привести мальчишку во дворец. Здесь его и держали для игры с царевичем. Звали мальчика Афанасием. Женка-мать тоже была пристроена к делу – к стирке дворцового белья.

Симеон тихо начал подгонять приемыша под царевича. Надо было сделать так, чтобы в любую минуту он мог стать царевичем, но чтобы в обычные дни никто не замечал их чрезвычайного сходства.

Это начинало получаться. Чумазый и бедно одетый ребенок резко отличался от царевича Дмитрия и забитостью, и общим выражением лица.

Но причесанный и умытый и в расшитом золотом царском кафтанчике он смотрелся не хуже злобноватого, дерганого царевича. Сделалось возможным совершить подмену в любую минуту.

Это-то и принесло самую большую неприятность.

Однажды во время обедни, когда во дворце никого не было, учитель решил закончить эксперимент. Он позвал Афоньку в свою комнату, причесал мальчика, заставил его надеть белое полотняное белье: штанишки и рубашку.

После этого мальчик натянул красные сапожки, обмотав ноги чистыми белыми платками, сверху надел темный, прошитый золотом кафтанчик и подпоясался ремнем, окованным бронзой. Затем Симеон набросил на него шелковую перевязь – получилась просто картинка. Осталось только пригласить в комнату царевича и вживую сравнить ребят.

Вдруг в городе ударили в набат. Очевидно, что-то случилось. Скорее всего загорелся какой-то посадский дом.

Мальчишка выскользнул из рук ученого иностранца, сбросил перевязь ему на руки и в парчовом царском кафтанчике выскочил на задний двор. Симеон стал высматривать в окно: что случилось, отчего набат?

В это время царевич Дмитрий вернулся с обедни.

Он нос к носу столкнулся с оторопевшим Афонькой.

Вид прислужного мальчика в царском кафтане привел Дмитрия в невменяемость. Без всяких рассуждений он подскочил к двойнику и, как его учили в тренировочных боях, всадил игрушечный кинжальчик мальчику в горло.

Афанасий захрипел и начал биться в судорогах на земле, истекая кровью.

Оказавшийся на улице Симеон не раздумывал ни секунды. Он схватил царевича в охапку, завернул в перевязь и бросился в сторону конюшен. Быстро, но не очень торопливо.

Его поношенная карета стояла под навесом. Он впихнул сумасшедшего царевича туда и приказал:

– Сиди тихо, а то убьют!

После этого он растолкал Тимофея Петрова – конюха, спавшего на остатках зимнего сена и велел запрягать его карету. Он не стал возвращаться во дворец. Иноземец не очень доверял русским порядкам и русским слугам и всегда все свое носил с собой.