Отец и сын. Николай I - Александр II - Вольдемар Балязин

НАЧАЛО ЦАРСТВОВАНИЯ НИКОЛАЯ I

«Вступаю на престол ценою крови моих подданных»

27 ноября 1825 года великий князь Николай Павлович, получив известие о смерти Александра I, в тот же день созвал Государственный совет, который согласился с тем, что престол должен перейти к Константину. И Николай, первым из присутствовавших, принес присягу Константину, а на следующий день был издан указ о повсеместной присяге новому императору. Однако Константин решительно отказался от престола, заявив, что императором он признает Николая и присягает ему на верность.

Пока курьеры носились между Варшавой, где находился Константин Павлович, бывший фактическим наместником Царства Польского, и Петербургом обстановка в России осложнилась. Дело в том, что отношение к произошедшему было неоднозначным: Москва 30 ноября присягнула Константину, а в Петербурге присягу отложили до 14 декабря. По-разному воспри-

няли вопрос о престолонаследии и в провинции.

12 декабря Николай получил письмо от Дибича из Таганрога, в котором подробно рассказывалось о заговоре в армии и созданных там тайных обществах. Отношение Николая к этому сообщению оказалось диаметрально противоположным тому, какое проявил Александр, оказавшийся в аналогичной ситуации тремя годами раньше. Ко всему прочему в тот же самый день к Николаю явился поручик лейб-гвардии Егерского полка Л. И. Ростовцев и предупредил о готовящемся вооруженном выступлении в столице, не называя, правда, имен заговорщиков.

Николай немедленно ознакомил со всем этим Санкт-Петербургского военного губернатора М. А. Милорадовича, начальника штаба Гвардейского корпуса А. X. Бенкендорфа и князя А. Н. Голицына – одного из трех доверенных лиц Александра I, который был посвящен в тайну пакета, хранившегося в алтаре Успенского собора.

Как только совещание закончилось, прибывший из Варшавы курьер привез письмо от Константина с окончательным отказом от трона.

На следующий день, 13 декабря, был составлен «манифест» (помеченный, впрочем, 12-м декабря) о вступлении на престол Николая I. В «манифесте» приводились и основания этого решения – воля Александра I, высказанная и зафиксированная им в октябре 1823 года в известном письме, оставленном в Успенском соборе. Кроме того, сообщалось и о ряде писем Константина, Николая и о грамотах Александра и Константина, где наследником престола признавался Николай, а цесаревичем – его старший сын Александр. О том, что Александр стал цесаревичем, семилетнему мальчику сообщил флигель-адъютант Николая А. П. Кавелин. Генерал Мердер, присутствовавший при этом, вспоминал потом: когда Кавелин зачитал Александру официальный текст «манифеста», впечатлительный и сентиментальный мальчик заплакал.

Присяга Николаю в Петербурге началась утром 14 декабря. В семь часов утра присягнули Сенат и Синод, а чуть позже начали приводить к присяге и полки столичного гарнизона. Этим и воспользовались члены тайных революционных организаций: они объявили о свей верности ранее принесенной присяге – императору Константину Павловичу, а обнародованный «манифест» от 12 декабря – противозаконным.

Первым вышел из казарм лейб-гвардии Московский полк, за ним – лейб-гвардии Гренадерский, чуть позже – часть морского Гвардейского экипажа. Войска сошлись на Сенатской площади, где к ним примкнули офицеры некоторых других полков, а также немало сочувствовавших штатских.

Узнав о начале мятежа, Николай и его жена Александра Федоровна уединились в церкви Зимнего дворца и там на ступенях алтаря поклялись умереть на троне. Николай позже утверждал, что он примирился с мыслью о возможной скорой смерти, но провидение говорило ему, что у него нет права оставить престол. Так, во всяком случае, царь рассказывал писателю и путешественнику маркизу де Кюстину в 1839 году.

Николай, выйдя из церкви, оставил Александру Федоровну в глубине дворца, а сам возглавил действия по подавлению мятежа, быстро и энергично мобилизовав почти все остальные воинские части гарнизона. Пока мятежники неподвижно стояли, выстроившись в каре, Николай сосредотачивал против них и конницу, и пехоту, и артиллерию, послав сначала на уговоры любимца солдат, храбреца Милорадовича – соратника Суворова и Кутузова. Опасаясь, что Милорадович может увлечь солдат за собой, отставной поручик П. Г. Каховский, пришедший на площадь с Гвардейским экипажем, смертельно ранил генерала, а за ним – командира Гренадерского полка полковника Стюрлера. Когда Милорадовича отнесли в подъезд одного из домов, он спросил хирурга, извлекшего из его тела пулю: «Ну что? Пистолетная или ружейная?» Хирург ответил: «Пистолетная». Милорадович улыбнулся довольный: «Я так и знал, солдат не стал бы стрелять в меня». Умирая, он велел всех своих крестьян отпустить на волю.

Не поддались мятежники и на уговоры митрополита Серафима. Тогда в 3 часа дня Николай бросил в атаку Конную гвардию и кавалергардов, но из-за сильной гололедицы и встречного ружейного огня кавалеристы успеха не добились. Перелом в ходе сражения принесла артиллерия – четыре орудия, открыв огонь картечью, пробили в каре бреши, расстроив ряды восставших. Те бросились бежать по невскому льду. По ним открыли ружейный огонь и начали бить по льду ядрами. Сохранились свидетельства, что к одному из последних полков, все еще неподвижно стоявших на площади, выехал Николай и крикнул: «На колени!» Солдаты повиновались, и тогда царь скомандовал им вернуться в казармы.

Пока Николай был на площади, обе императрицы ожидали его в Голубой гостиной Зимнего дворца. Александра Федоровна волновалась необычайно сильно, в то время как императрица-мать сохраняла полное спокойствие. Царские дети (их было уже четверо – Александр, Мария, Ольга и Александра) жили в Аничковом дворце. Девочек решили оставить на месте, а за Александром поехали Кавелин и Мердер. Посадив мальчика для конспирации в обычную извозчичью пролетку, его подвезли со стороны набережной к Зимнему дворцу и привели в Голубую гостиную. Увидев сына, мать обняла его, и мальчик почувствовал, как дрожат ее руки. Через некоторое время стрельба прекратилась, и вдруг все сидевшие в гостиной услышали дробь барабанов. Все заулыбались, понимая, что идет император. Эту сцену семилетний цесаревич запомнил на всю жизнь.

Возвратившись во дворец, Николай увидел, что у императрицы из-за пережитых волнений стала трястись голова, и эти конвульсии не проходили у нее до конца жизни. А когда она испытывала моральные или физические страдания, болезнь обострялась. Когда Николай и Александра Федоровна впервые встретились после мятежа, оба они были потрясены до крайности. Императрица упала на грудь мужа, и сам Николай был в состоянии, близком к обмороку. Воскликнув: «Какое начало царствования!» – император пошатнулся и упал на руки одного из приближенных.

Вечером 14 декабря, когда в Зимний дворец начали привозить первых арестованных, Николай писал командующему 2-й армией графу Остен-Сакену: «Любезный граф! Что могу сказать вам? Я ваш законный государь, и Богу было угодно, чтобы я стал самым несчастливым из государей, потому что я вступил на престол ценою крови моих подданных! Великий Боже, какое положение!» Те же самые чувства и почти в тех же словах он излил тогда же в письме к Константину Павловичу. Правда, с течением времени Николай переосмыслил свое отношение к событиям 14 декабря 1825 года, по-новому оценив и свои собственные действия, но для этого потребовалось много времени размышлений. О том, каким виделось ему все случившееся тогда в Петербурге, рассказал в своей книге «Россия в 1839 году» писатель и путешественник Астольф де Кюстин, так передававший свою беседу с Николаем: