Тайна Марии Стюарт - Маргарет Джордж

В моем конце мое начало Англия, 1587

Глубокой ночью, когда все свечи, кроме одной, были погашены и везде воцарилась тишина, женщина бесшумно подошла к столу и опустилась на стул. Справа от себя она поставила единственную свечу и, словно стараясь не шуметь, на крышке стола очень медленно расправила бумажный свиток. Бледной рукой с длинными изящными пальцами, которую французский поэт Ронсар однажды назвал «деревом с неровными ветвями», она придерживала левую сторону свитка. Ее рука казалась молодой, словно у пятнадцатилетней девушки. При взгляде с противоположной стороны комнаты, освещенной лишь одной свечой, лицо женщины выглядело таким же молодым, как и рука. Но если присмотреться, то за миловидными чертами явно угадывались складки и морщины – кожа на высоких скулах, вокруг длинного горделивого носа и миндалевидных глаз уже не была такой упругой, как раньше. Все-таки время взяло свое, хотя следы былой красоты остались неизменными.

Подняв руку с красовавшемся на пальце элегантным кольцом, ухоженный вид которой резко контрастировал с осунувшимся лицом, женщина протерла припухшие от усталости тяжелые веки. Потом она вздохнула, обмакнула перо в чернильницу и начала писать.

Генриху III,

христианнейшему королю Франции.

8 февраля 1587 г.

Monsieur, mon beau frиre, estant par le permission de Dieu…

Дражайший царственный брат, по воле Божьей и за мои грехи я оказалась во власти моей кузины, королевы Англии, от чьих рук в течение почти двадцати лет я претерпела многое. В конце концов она и ее придворные приговорили меня к смерти. Я просила принести мои бумаги, которые они забрали, чтобы можно было составить завещание, но не смогла вернуть ничего ценного или даже получить отсрочку для беспрепятственной работы над завещанием либо распорядиться о том, чтобы после смерти мое тело доставили в Ваши владения, где я имела честь быть королевой, Вашей сестрой и давней союзницей.

Сегодня после обеда мне сообщили приговор: меня казнят как преступницу в восемь часов утра. У меня нет времени подробно рассказать Вам обо всем, что произошло, но если Вы выслушаете моего врача и других моих несчастных слуг, то узнаете правду, как и то, что я, слава богу, не боюсь смерти и клянусь в своей невиновности в любых преступлениях, даже если меня использовали как орудие для их совершения. Католическая вера и утверждение моего данного Господом права на английский престол – вот две причины, по которым меня приговорили к смерти.

Она перестала писать и замерла, глядя прямо перед собой, словно ее ум внезапно утратил способность облекать мысли в слова или же они закончились. Французский язык успокаивал и убаюкивал. Даже ужасные вещи, написанные по-французски, не казались настолько отвратительными. Он не могла и не осмеливалась перевести их на шотландский.

Ce porteur et sa compaignie la pluspart de vos subiectz…

Податель письма и его спутники, большей частью Ваши подданные, будут свидетелями моего смертного часа. Мне остается умолять Ваше христианнейшее Величество, моего шурина и давнего союзника, который всегда заявлял о своей любви ко мне, предоставить доказательства Вашей доброты в следующих вещах. Во-первых, проявите милосердие, выплатив моим несчастным слугам должное жалованье; это бремя на моей совести, которое только вы можете облегчить. Во-вторых, распорядитесь о вознесении молитв Господу за женщину, носившую титул христианнейшей королевы Франции и умершую католичкой, лишенной всех своих владений.

Я осмелилась послать Вам два драгоценных камня, талисманы против болезней, веруя в то, что Вы будете пребывать в добром здравии и проживете долгую и счастливую жизнь. Примите их от Вашей любящей невестки, которая в преддверии смерти выражает самые теплые чувства к Вам. Если Вам будет угодно, то ради спасения моей души и ради Иисуса Христа, которому я буду молиться за вас перед смертью, я прошу, чтобы из моих средств, оставшихся под Вашим управлением, было выделено достаточно для заупокойной мессы и традиционной милостыни.

Среда, в два часа утра.

Ваша любящая и преданная сестра,

Marie R. [1]

Королева Шотландии

Она отложила перо и моргнула. Потом осторожно прижала два маленьких тома к краям свитка, чтобы письмо не свернулось. Каждое ее движение было изящным, но усталым. Тонкие длинные пальцы вытянулись еще раз и замерли. Она задула свечу.

Медленно подойдя к кровати с другой стороны комнаты, женщина легла, не снимая одежды, вытянулась во весь рост и закрыла глаза.

Дело сделано, подумала она. Жизнь, начавшаяся посреди бедствий, постигших Шотландию, следовала за злосчастной судьбой страны, и теперь все кончено.

Уголки ее губ приподнялись в слабом подобии улыбки. «Нет, это со мной покончено. Или, вернее, меня прикончат. О, Иисус, дай мне сил!»

В синеватой туманной дымке нельзя было разглядеть ничего, кроме тумана. Солнце, закрытое ровной пеленой, окружало кольцо зыбкого света, и это единственное, что люди могли видеть в преддверии битвы. Но если они не видят врага, как они будут защищаться?

Туман наползал и кружился, низко стелясь над зелеными болотами и раскисшей землей, обнимая сырые окрестности и дразня людей, пытавшихся выбраться из предательской трясины. Он был холодным и липким, таким же отвратительным, как прикосновение смерти, затаившейся где-то поблизости.

Несколько одиноких деревьев над болотом, ветви которых уже обнажили осенние ветра, стояли словно угрюмые стражи над полем боя. Люди брели к их серым стволам в надежде обрести твердую почву под ногами, но тысячи ног уже вытоптали землю вокруг деревьев, превратив ее в вязкую кашу. Туман окутывал все.

На следующий день, когда туман рассеялся, отступив к морю и унеся с собой последние остатки сумятицы, открылась скорбная картина битвы при Солуэй-Моссе. Ил, камыши и мокрая трава вокруг петляющей реки Эск демонстрировали уместность этого названия [2]. Два старинных врага – англичане и шотландцы, сошедшиеся в схватке на юго-западной стороне, – напоминали оленей-самцов, топтавшихся в грязи. Но английский олень возобладал над противником, и как результат болото было усеяно кожаными щитами, брошенными попавшими в плен шотландцами. Там им и предстояло сгнить, потому что солнце уже никогда не высушит их.