Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1914 год. Начало - Олег Айрапетов

Вступление

Первая мировая война – одно из ключевых событий истории XX столетия. «Длинный XIX век», начавшийся Великой Французской революцией в 1789 г., подошел к концу в 1914 г. под радостные крики европейцев, которые слишком долго жили в мире. Последними крупными конфликтами в Европе были Франко-прусская война 1870–1871 гг. и Русско-турецкая война 1877–1878 гг. Столкновения на Балканах тогда еще не считались собственно «европейскими», но уже оказывали мощное влияние на противостояние великих держав в Европе и Азии. 1878 г. не в меньшей степени, чем 1871 г., вызвал к жизни процессы, приведшие в конечном итоге к 1914 г.

Франко-германский антагонизм, последовавший за подписанием Франкфуртского мира 1871 г., лишившего Францию Эльзаса, Лотарингии и 5 млрд золотых франков, уплаченных Берлину в качестве контрибуции, а также русско-австрийский антагонизм на Балканах, ставший особенно зримым после Берлинского конгресса 1878 г. и оккупации Боснии и Герцеговины Дунайской монархией в 1878 г., – все это стало основой германо-австрийского союза 1879 г., направленного против России и Франции. В 1882 г. к нему присоединилась Италия, недовольная захватом французами в 1881 г. Туниса, на который Рим имел собственные виды. Возник Тройственный союз. В 1883 г. через союз с Австро-Венгрией и Германией в этой комбинации стала участвовать Румыния. В Бухаресте были недовольны потерей Южной Бессарабии, которая в 1878 г. была возвращена России.

Столкновения русско-австрийских и русско-британских интересов в зоне Черноморских проливов стали опасно очевидны во время болгарского кризиса 1885 г. В том же году произошел русско-афганский пограничный конфликт на Кушке. Балканы и Средняя Азия разделяли Петербург с Веной и Лондоном, оккупированный англичанами в 1882 г. Египет – Лондон с Парижем, Тунис, Корсика и Савойя – Париж с Римом. Ничто так не способствует объединению разнородных сил, как общие враги. В 1887 г. сложилась Средиземноморская Антанта – союз Англии и Италии, направленный на соблюдение статус-кво в Средиземном, Адриатическом, Эгейском и Черном морях, к которому присоединилась и Австро-Венгрия. Его антирусская и антифранцузская направленность была очевидной – Лондон фактически отказался от политики «блестящей изоляции».

В этой обстановке добрые отношения с Германией приобретали особое значение для России. Попытка удержать их реализовалась в 1887 г. в «договоре о перестраховке». Петербург и Берлин обязались соблюдать благожелательный нейтралитет в случае войны одной из них с третьей державой. Это обязательство не относилось к войнам России против Австро-Венгрии или Германии против Франции, если они начнутся по инициативе Петербурга или Берлина. Договор заключался сроком на три года с автоматической пролонгацией в случае, если одна из сторон не откажется от него. Перестраховка была декларацией о намерениях сохранять баланс сил. Она исключала возможность атаки России силами стран, входивших в Средиземноморскую Антанту.

В 1888 г. на престол Германской империи вступил 29-летний Вильгельм II. Молодой кайзер недолюбливал властного «железного канцлера», доставшегося ему по наследству от деда, и предпочитал проводить собственную внешнюю политику. Отто фон Бисмарку было уже 73 года, с 1862 г. он возглавлял правительство Пруссии и с 1871 г. – Германской империи. В марте 1890 г. его сменил 59-летний генерал от инфантерии Георг Лео фон Каприви, исполнительный военный, не имевший собственных взглядов на внешнюю политику и четко выполнявший приказы императора. Новый канцлер отказался пролонгировать договор «о перестраховке». К этому времени подготовка к войне приобрела такой масштаб, что мир в Европе на самом деле был видимостью.

На старые антагонизмы накладывались противоречия в Азии и Африке. Шла бесконечная гонка вооружений – гигантское противостояние армий и флотов, средств обороны и наступления. Росла скорострельность стрелкового оружия, сокрушительная мощь орудий. Армии перешли на магазинные винтовки, стали использовать бездымный порох, мобильную тяжелую артиллерию, в 1990-е гг. на вооружении начали поступать пулеметы. Границы государств постепенно прикрывались кирпично-земляными, а затем броневыми и железобетонными крепостями. Баланс сил держался не только на мощи армий и флотов, но и на равновесии союзов. Теперь оно было нарушено.

Л. фон Каприви пытался компенсировать это словами. Он убеждал русского посла в Германии «передать г-ну Гирсу (министру иностранных дел России. – А. О.) его глубочайшее почтение и передать уверения, что он сделает все в интересах поддержания наилучших отношений между Германией и Россией. Говоря о князе Бисмарке, он якобы сравнил своего предшественника с атлетом, держащим на голове и в каждой руке по земному шару, он, Каприви, удовольствуется и тем, если ему удастся удержать в руках хотя бы два из них»1. Потерянный им «шар» и был Россией. Следует отметить, что генерал жил под дамокловым мечом собственных угроз, в реализацию которых он внес немалый вклад. «Каприви был типичным генштабистом, – вспоминал гросс-адмирал Альфред фон Тирпиц. – Этот мало кому понятный человек жил и действовал, исходя из мысли, которую он в разговорах со мной часто выражал следующим образом: «Будущей весной у нас будет война на два фронта». Каждый год он ждал войны следующей весной»2.

Л. фон Каприви не был одинок, подобные настроения царили среди германских военных. Начальник Большого Генерального штаба Гельмут фон Мольтке-старший также смотрел в будущее без оптимизма. 14 мая 1890 г. он обратился к депутатам рейхстага с призывом поддержать проект усиления мирного состава германской армии: «Господа, если война, которая уже свыше десяти лет висит над нашими головами как дамоклов меч, и если эта война, наконец, вспыхнет, то никто не сможет предугадать ее продолжительность и ее конец. В борьбу друг с другом вступят величайшие европейские державы, вооруженные как никогда. Ни одна из них не может быть сокрушена в один или два похода так, чтобы она признала себя побежденной, чтобы она была вынуждена заключить мир на суровых условиях, чтобы она не могла воспрянуть и возобновить борьбу. Господа, это, может быть, будет семилетняя, а может, и тридцатилетняя война, и горе тому, кто воспламенит Европу, кто первый бросит фитиль в пороховую бочку… Господа, мирные заявления обоих наших соседей, на востоке и на западе, – впрочем, неустанно продолжающих развивать свою военную подготовку, – и все прочие мирные данные, конечно, представляют большую ценность, но обеспечение своей безопасности мы можем искать только в собственных силах»3. В тот же день, 14 мая, Вильгельм II, находившийся тогда в Кёнигсберге, поднял тост за Восточную Пруссию: «Я желаю, чтобы провинция избегла войны. Но если бы, по воле Провидения, император был вынужден защищать границы, шпага Восточной Пруссии сыграла бы в борьбе с врагом ту же роль, как и в 1870 году»4.

Итак, среди соседей Германии, вызывавших опасения «мозга» ее армии, публично были названы Россия и Франция, не связанные еще никакими взаимными обязательствами. К этому необходимо добавить, что сближение Англии и Тройственного союза начало принимать все более открытый характер. Берлин не без оснований строил свои расчеты на использовании противоречий в колониях для усиления своих европейских позиций. Лето 1890 г. стало наилучшим периодом в германо-английских отношениях. 1 июля 1890 г. в столице Германии был подписан англо-германский договор о разграничении сфер интересов двух государств в Восточной и Юго-Восточной Африке. Идя на значительные уступки Лондону в Уганде и в районе озера Виктория, отказываясь от претензий на Занзибар, Германия получала остров Гельголанд.