Главный инженер. Жизнь и работа в СССР и в России. (Техника и политика. Радости и печали) - Лев Токарев

Предисловие

Прежде всего, должен объясниться, почему такое недостаточно строгое, несколько вычурное, к тому же длинноватое название книги?

К радости и счастью в жизни стремится каждый. Но в чём состоит счастье конкретного человека – можно только догадываться. Скорее всего, эта субстанция из области метафизики. Для каждого она индивидуальна. Например, мне радость жизни в большой степени давала работа в электротехнических лабораториях. Чрезвычайно волновало непосредственное прикосновение к физической Реальности, живой, а не выдуманной, книжной. В лаборатории охватывал буквально восторг от того, что вижу, чувствую проявление загадочной, божественной, независимой от человека Сущности.

Путешествия на велосипеде по стране (все западные границы – Ленинград, Калининград, Ужгород, Измаил, Крым, Батуми, Ереван), командировки самолётом и поездом от Мурманска до Алма-Аты, от Севастополя до Владивостока и Петропавловска-Камчатского дали потрясающие ощущения удивительной красоты природы. Создание множества производственных подразделений, непосредственное участие в организации Центрального института отрасли, учебная деятельность в промышленных предприятиях, со студентами и курсантами Гражданского и военного ВУЗов дали счастье реализации организационно – технических идей, общения с массой умных, одарённых, добрых и красивых, внешне и душевно, людей.

Говорить обо всём этом без радостного волнения невозможно. Пережить всё это – счастье жизни!

Но причём здесь печаль и, тем более, отчаяние? Естественно, от людей. От людей глупых, своекорыстных, жестоких. Такие особи – причина всех горестей и страданий человечества. И в моём сердце сразу же, как только начал чувствовать окружающую жизнь, поселились печаль, сердечная боль за всех униженных и оскорблённых, убитых и замученных во все времена. И там, где печаль, там, естественно, и возмущение, злость, ненависть к носителям зла.

Например, ненависть к тупой, жестокой инквизиции, к бессовестным завоевателям, шагавшим по трупам мужчин, женщин, детишек, к доносчикам и пыточных дел мастерам сталинскобериевского режима, к тем, кто обрекал миллионы честных людей на невероятные нечеловеческие, физические и нравственные страдания.

И простая будничная жизнь давала, к сожалению, множество поводов для печали и отчаяния. Были у меня сотни часов, целые годы, когда не мог спать от возмущения поступками тупых, злых людей, в том числе по отношению ко мне лично. Сейчас, в момент свершившегося поворота от гуманного (по идее) социалистического общества к так назывемому «дикому капитализму» кипит возмущение действиями ЦК КПСС, обкомов и райкомов партии, своей глупостью погубившим светлую идею справедливости, свободы, равенства и братства.

Впечатлительность, стремление всё познать, осмыслить, во всё вмешаться, на всё воздействовать, с самого юного возраста были основной доминантой моего характера. Жить просто так, без интереса, без воодушевления, без радости восприятия всего, что окружает каждого человека, то есть людей и природы, я не мог. Это было бы скучно, неинтересно. Просто существование – не для меня.

Даже сейчас, когда уже во всю несётся девятый десяток, абсолютно не могу себе представить перспективу выйти на пенсию, жить только для того, чтобы есть, пить, развлекаться, лечить старческие болячки. Наоборот, когда за плечами многие десятилетия активной жизни, когда в голове роятся обобщения, когда опыт позволяет не тратить время на глупости, вызванные отсутствием или недостатком опыта, течение жизни действительно ускоряется с каждым днём.

Так что? Вдруг остановиться, перевести себя в режим наблюдателя, чистого созерцателя? Чем тогда жить, откуда брать эмоции, как ощущать жизнь во всех её проявлениях?

Когда смотришь в прошлое, все радости и печали сгущаются во времени. Жизнь представляется клубком эмоций, светлых и тёмных. Так что не мог я иначе назвать этот труд, эту радость и боль воспоминаний.

80 лет – прекрасный возраст! Сейчас я знаю всё и всех. Знаю, кто чего стоит. По нескольким фразам, по взгляду, по мимике, не только по смыслу слов, но лишь по оттенку голоса чувствую человека, могу с вероятностью в 90 процентов предвосхитить его действия и поведение в разных ситуациях. Знаю смысл и подоплёку большинства событий общественной, в том числе политической жизни. Знаю и себя, все свои достоинства и недостатки. Знаю, на что могу влиять в жизни, а на что не могу или не хочу. Точно знаю своё место среди коллег и в истории своей сферы жизни.

Скорее всего, я не преувеличиваю. Однажды один московский знакомый, очень умный и хороший человек, показал мне групповую фотографию своей кафедры числом 56 человек (В Московском энергетическом институте) и предложил дать каждому личностную оценку. Я рассказал. Он помолчал, подумал и сказал только – «я тебя боюсь!».

Оглядываясь на прожитые годы, вижу, что имею основания для такого рода суждений. При подаренной мне провидением большой впечатлительности и остром любопытстве ко всему окружающему за 8 десятилетий довелось увидеть, испытать на себе, осмыслить и оценить всё или почти всё, что составляет жизнь, начиная с непростого детства до сегодняшнего дня.

В военные и первые послевоенные годы узнал я и радости вольной мальчишеской жизни практически без всякого родительского присмотра и тяжёлый физический труд с самого детства, и горькую безотцовщину вместе с голодом, холодом, отчаянием, безысходностью. В течение школьных лет, проведённых в 6-ти деревнях, сёлах и городах пережил угнетение хозяек «углов», которые пришлось снимать и в которых жить на протяжении школьных лет.

Студенческие годы были наполнены напряжённым учебным трудом и радостью познания, первыми трепетными влюблённостями, ощущением искрящейся молодости, несмотря ни на что.

Затем – поиски, победы и трудности исследовательской работы, острое чувство ответственности за коллективы и радость общения с множеством людей, объединённых твоим интеллектом и твоей административной властью, непосредственное общение с массой людей разного склада характера, темперамента, общественного положения, включая рабочих, инженеров, учёных, хозяйственных и партийных руководителей разных рангов вплоть до министров, со студентами, преподавателями, руководителями кафедр, факультетов, высших учебных заведений, министерства образования.

60 с лишним лет довелось мне проработать в своей жизни. Война заставила включиться в тяжёлый труд с 8 лет отроду. 22 июня 1941-го года застало нас с матерью и 2-х годовалым братишкой на даче в приволжской деревне. Отец добровольно, «из под брони» военного завода, ушёл на фронт и погиб в водах Балтики вместе со своим кораблём. Мы остались одни. На что можно было жить? Только на средства с клочка земли. В колхозе, куда сразу же заставили вступить мать, 30-ти летнюю городскую жительницу, понятия не имевшую о сельском труде, платили исключительно сталинскими «палочками» за «трудодни» с нулевым материальным содержанием. В деревне даже магазина не было. За всякой мелочью надо было тащиться за 20 км. Работала мать от зари до зари в полях, а после зари – на своём участке. После работы глубокой ночью укладывала в корзину помидоры, выращенные на участке, и ехала ночным пароходом продавать их в Казань. До сих пор неизгладимы в памяти ночи, когда мать будила меня, 10-летнего мальчугана, в 3 часа ночи, когда детский организм, ослабленный голодухой и тяжёлым дневным трудом, жутко хотел спать. Тащились мы 3 километра до пристани с тяжеленными корзинами на плечах, со сбитой до крови ежедневными поливками огорода плечами. А там, на берегу Волги, в темноте ночи на пристани гудела у кассы толпа отчаявшихся, озлобленных людей, точно знавших, что жалкий, переполненный пароходишко всех на борт не примет, что прорвутся только те, кто сильнее. Если не прорвёшься, то с невероятным отчаянием поволокёшь корзины обратно. Через 2-3 часа «уполномоченный» уже застучит по подоконнику – на работу! А завтракать нечем. Деньги на покупку хлеба – только на базаре. Других нет – и не будет. Если прорвёшься на пароход, то по скрипящим, качающимся сходням, с врезающимся в натруженные плечи коромыслом на плечах со всей толпой вломишься на палубу. Через 2 часа сна под скамейкой, в грязи, на которую уже не обращаешь внимания, снова штурм. На этот раз – штурм жалкого, облезлого, скрипящего трамвая. Потом – нервная очередь за обладание базарным прилавком и весами. Потом долгое стояние на дрожащих от усталости и голода ногах. И так – каждый день!, месяцами и годами, всю войну и несколько лет после войны. Так и питались семьёй с клочка земли, да ещё платили так называемый военный налог. Сколькото яиц, сколько-то молока (мы держали одну козу), сколько-то денег в месяц. После такой жизни мне всегда смешно слышать жалобы людей на какие-то «лишения» современных дачников: нет магазина, нет электричества, нет газа и т.п.