Ориенталист. Тайны одной загадочной и исполненной опасностей жизни - Том Рейсс

Посвящаю эту книгу Лолеку, научившему меня путешествовать, и Джулии, не дающей мне забраться слишком далеко. Жаль, что им не суждено познакомиться в этом мире.

Холодным ноябрьским утром я спешил по лабиринту узких улочек в центре Вены на встречу с человеком, пообещавшим, что раскроет тайну псевдонима Курбана Саида. Со мной был Питер Мейер, глава американского издательства «Оверлук-пресс», осанистый мужчина в черном, хотя и несколько помятом, вельветовом костюме, незадолго перед тем загоревшийся идеей переиздать небольшой роман Саида «Али и Нино». По дороге Мейер то и дело принимался громко восторгаться этой книгой:

— Это, знаете ли, как живопись Вермеера: у того смотришь на картину, и вроде бы ничего особенного, обычный, казалось бы, интерьер, но так выстроена перспектива и свет так падает, что все в ней вдруг начинает казаться волшебным, грандиозным! И в этой книге — то же самое!

История влюбленных Али и Нино, разворачивающаяся на Кавказе накануне Октябрьской революции, впервые была издана по-немецки в 1937 году и обрела вторую жизнь уже в 1970-х годах, когда ее взялись переводить и переиздавать, так что даже стала считаться классикой — пусть и не первого ряда. Однако вопрос об авторстве книги оставался открытым. Мнения сходились в одном: «Курбан Саид» — это псевдоним писателя, который, судя по всему, родился в Баку, центре нефтяной промышленности Кавказа. Но был ли это азербайджанский литератор-националист [1], погибший в лагерях ГУЛАГа, или же непрофессиональный писатель, сын одного из нефтяных магнатов, а быть может, кто-то из былых завсегдатаев венских кофеен, скончавшийся в Италии от заражения крови? На обложке «Двенадцати тайн Кавказа», другой книги Курбана Саида, имелась фотография этого загадочного автора в костюме воинственного горца — в меховой папахе, черкеске с развевающимися полами и нашитыми спереди газырями и, конечно же, с кинжалом на поясе.

В тот день нам с Питером не терпелось поскорее встретиться с юристом, которого звали Хайнц Баразон [2], поскольку тот обратился в «Оверлук-пресс» с протестом против желания издательства указать на обложке имя настоящего автора, а не псевдоним, под которым она прежде выходила. Господин Баразон утверждал, что именно ему известно подлинное имя человека, назвавшегося «Курбаном Саидом», и что он как адвокат, представляющий интересы его наследников, настаивает на том, чтобы именно это имя было указано при новом издании «Али и Нино». В противном случае он угрожал обратиться в суд, чтобы не допустить публикации произведения. Когда мы, наконец, нашли его контору (рядом с лавкой, где несколько старух горбились над шитьем), кто-то невидимый нажал кнопку, и под зудение зуммера мы попали в вестибюль, до такой степени запущенный и грязный, что, казалось, пыль лежала там нетронутой еще со времен аншлюса. Питер, схватив меня за локоть, восторженно выдохнул:

— Да это же прямо кадры из «Третьего человека»! [3]

Появление в прихожей самого господина Баразона ничуть не развеяло впечатления, что мы ненароком попали в этот мрачный триллер времен «холодной войны». Адвокат был невысокого роста, худощавый, со скрипучим голосом, очень сутулый, с шаркающей косолапой походкой.

— В такую даль ехали, и все только для того, чтобы установить личность Курбана Саида, — говорил он, ведя нас по коридору с книжными полками вдоль стен. — Ничего, все вот-вот встанет на свои места…

Наконец он привел нас в помещение, где на диване лежала худенькая, удивительно красивая блондинка с огромными, будто стеклянными глазами.

— Позвольте представить вам Лилу, — сказал Баразон.

— Я надеюсь, что вы меня извините, — вымолвила Лила слабым голосом.

— Просто я болею, и мне предписано лежать. Я не в состоянии долго сидеть.

Баразон без промедления перешел к делу: роман «Али и Нино» написала, по его словам, баронесса Эльфрида Эренфельс фон Бодмерсхоф, вторая жена отца Лилы, барона Умара-Рольфа фон Эренфельса [4]. Поэтому после смерти баронессы в начале 1980-х годов все права на это произведение перешли к ее падчерице.

В доказательство своих утверждений Баразон предъявил нам целую кипу официальных бумаг: издательские договора, юридические документы, а также отпечатанные типографским способом еще в конце 1930-х годов перечни авторов с печатями, на которых красовались нацистские орлы и свастики. Среди авторов «Германского полного каталога изданий за 1935–1939 годы» действительно значилось имя «Курбан Саид», и тут же разъяснялось: «Псевдоним Эренфельс, фон Бодмерсхоф, Эльфриды, баронессы».

Эти документы, казалось бы, со всей определенностью подтверждали, что баронесса Эльфрида — действительно Курбан Саид. Однако было обстоятельство, которое заставляло меня в этом сомневаться.

Личность Курбана Саида заинтересовала меня весной 1998 года, когда я поехал в Баку, чтобы написать статью о нефтяном буме в этом городе, — о тех признаках новой жизни, которая затеплилась здесь через много лет после того, как революция в России, еще в 1917 году, остановила ход времени в этих местах. Баку — столица Азербайджана, небольшой страны, которая гордится тем, что представляет собой восточный форпост Европы; правда, большинство европейцев не имеют об этом вообще никакого понятия. Представления западного человека об этой стране сводятся, по сути дела, к тому, что Азербайджан граничит с Ираном и большинство азербайджанцев — мусульмане-шииты. Однако, оказавшись в Баку, сразу же обращаешь внимание на то, что наиболее внушительное общественное здание в Баку — не мечеть, а копия большого казино Монте-Карло. Люди в этом городе на протяжении тысячи лет существовали вне жестких идеологических или религиозных рамок. Его название, как принято считать, происходит от персидского «баадье-кубиден» — «резкий порыв ветра». Город расположен на сильно выдающемся в море полуострове и действительно слывет одним из самых ветреных мест на свете. Так, например, один франтоватый, подтянутый девяностосемилетний старик рассказывал мне, как во времена его молодости щеголи, прогуливаясь по бакинским бульварам, дополняли выходное платье специальными защитными очками — чтобы при сильном ветре не слепил глаза мелкий песок.