Лапти сталинизма. Политическое сознание крестьянства Русского Севера в 1930-е годы - Николай Кедров

От автора

Настоящая книга стала результатом длительных размышлений над природой советского политического режима 1930-х годов. Эти размышления совпали с определенными этапами моего научного взросления. Мысль о том, что советский политический режим зиждился на связи государства и общества, появилась у меня еще в то время, когда я был студентом исторического факультета Вологодского государственного педагогического университета. Тогда, на рубеже 1990-х — 2000-х годов, мы, студенты, зачитывались яркими статьями Ю. И. Игрицкого, обсуждали на университетских семинарах непримиримые баталии между отечественными «тоталитаристами» и поборниками социальной истории, в те годы нередко находившие свое отражение на страницах научных журналов. Именно тогда у меня возникло осознание недостаточности обеих этих исследовательских моделей для понимания истоков и характера драматических событий сталинского периода нашей истории. В эти же годы наметился и основной вектор моих будущих исследовательских поисков: познание природы сталинизма через изучение крестьянства. В этом отношении сложившаяся в Вологде историко-аграрная научная школа, ветвью древа которой я не без чувства сопричастности могу считать и себя, стала той питательной средой, где не только сформировались мои исследовательские навыки, но и сложилось понимание ключевых проблем отечественного крестьяноведения.

Следующим шагом стало обучение на факультете истории Европейского Университета в Санкт-Петербурге, где благодаря содержательным, основанным на анализе новейшей литературы курсам Б. И. Колоницкого, М. М. Крома, Е. В. Анисимова, Е. А. Правиловой, Н. Д. Потаповой и др. преподавателей произошло мое более глубокое знакомство с достижениями различных историко-антропологических направлений и с современной зарубежной русистикой. Так, именно из трактовки Н. Е. Копосова присущего Фернану Броделю способа рубрикации исторического повествования у меня впервые зародилась идея этой книги [1]. Особого упоминания заслуживает преждевременно ушедший от нас О. Н. Кен, который был не только незаурядным специалистом в области советской истории, но и обладал редким даром блестящего полемиста. Я хотел бы верить, что полученные у него уроки конфликтного изложения историографии не прошли для меня бесследно.

Важнейшим этапом профессионального становления стало обучение в аспирантуре Санкт-Петербургского института истории РАН, одного из немногих учреждений, где в полной мере сохранился дух академической науки. Несомненно, моему успешному научному творчеству как ничто иное способствовали бесконфликтная, доброжелательная атмосфера, царившая в эти годы в отделе современной истории России, внимание и советы его сотрудников: А. 3. Ваксера, А. П. Купайгородской, Е. М. Балашова, В. И. Мусаева, А. И. Богомолова. Особая благодарность С. В. Ярову, А. И. Рупасову и А. Н. Чистякову, поддержку которых я неизменно ощущал на протяжении всего периода моего пребывания в стенах Института истории. Не могу не упомянуть и коллег из других отделов и учреждений, щедро делившихся со мной своими суждениями, замечаниями и предложениями по поводу отдельных частей настоящей книги: Б. В. Ананьи-ча, М. А. Безнина, Л. А. Беляева, А. Берга, Б. Бонвеча, С. И. Быкову, А. П. Воробья, М. Н. Глумную, М. А. Головчина, А. В. Голубева, Т. М. Димони, Ю. И. Игрицкого, В. А. Ильиных, Н. И. Клепикова, И. И. Климина, В. И. Коротаева, И. В. Кометчикова, Л. А. Кузнецову, А. А. Куренышева, В. В. Лапина, И. А. Ломагина, В. В. Микши-на, Б. И. Миронова, В. М. Панеяха, А. А. Попова, И. С. Ратьковского, И. Л. Рогалину, В. А. Саблина, С. И. Савельева, В. Сало, И. В. Самойлову, Ч. Э. Сымоновича, В. Я. Филимонова, Д. О. Чуракова, Б. Шехтера, С. И. Шубина, А. В. Янынина. Отдельно отмечу В. П. Булдакова, чья «Красная смута» остается для меня практически недостижимым эталоном мастерства историка. Благодарю также А. Ю. Присяжнюка, оказавшего помощь в редактировании и составлении указателей книги. Теплые слова благодарности хочу сказать сотрудникам архивов, музеев и библиотек, в которых мне довелось работать в процессе сбора материалов. Хотелось бы поблагодарить моих друзей, чьим радушием и гостеприимством я пользовался во время своих бесчисленных скитаний по архивам разных городов: З. Н. и В. В. Синебрюховых, Н. М., М. И. и Д. Н. Медведевых, А Г. Заозерова, П. Н. Лебедева Особая благодарность семейству Авдеенко — их поддержкой я пользовался на протяжении всего периода работы над книгой. Наконец благодарю прекрасную Ю. Ф., под очарованием которой написаны лучшие разделы этой книги.

Возможно, кому-то из читателей покажутся слишком суровыми оценки крестьянской культуры, которые они встретят в этой книге. Вместе с тем звучащие на ее страницах нотки иронии я воспринимаю и как иронию по отношению к себе. Мои предки, как и предки многих современных горожан, были крестьянами. Еще в детстве, общаясь со старшими родственниками, я так или иначе сталкивался с многими из тех представлений, которые впоследствии, в ходе работы над темой, вынесенной в заголовок, отчетливо кристаллизовались как специфические черты крестьянской ментальности. В своей работе я стремился показать крестьянский мир в его ярком многоцветий, мир — порою жестокий, не без злобы, зависти и внутренних противоречий, но по большему счету добрый и простой, жители которого, несмотря на все тяготы 1930-х, с надеждой, а иногда и веселым задором смотрели в будущее. Именно поэтому книга посвящена моим, уже ушедшим из жизни родственникам.

Мысль о том, что человек в силу своей социальной природы включен в деятельность государства и тем самым выступает не только объектом, но и субъектом политики, не нова. Вспомним слова классика: «Поскольку, как мы видим, всякое государство представляет общение, всякое же общение организуется ради какого-либо блага (ведь всякая деятельность имеет в виду предполагаемое благо), то, очевидно, все общения стремятся к тому или иному благу, причем к большему других благ и к высшему из всех благ стремится то общение, которое является наиболее важным из всех и обнимает собой все другие общения. Это общение и называется государством или общением политическим» [2] — считается, что этими словами Аристотель начал свое сочинение «Политика». Возможно, человеку, привыкшему видеть в политике сферу деятельности государственных структур, партий и других организаций, ее определение как формы человеческой коммуникации, данное одним из основателей европейской политической мысли, покажется странным. Тем не менее современные исследователи все чаще обращаются к неинституциональному измерению власти, подтверждая мысль философа о том, что политика проникает во все поры человеческой жизни. Сам Аристотель, перенося акцент на антропософскую составляющую своей теории государства, писал: «…человек есть по природе своей существо политическое». Вне политики, согласно древнему мыслителю, может находиться лишь животное или божество [3].