Половцы - Светлана Плетнева

Предисловие

Половцы – так называли их русские современники в XI-XIII вв. Византийцы, а за ними и вся Западная Европа именовали этот народ команами. Об этом хорошо знали русские летописцы, которые иногда считали нужным разъяснить в своих записках: «…половцы, рекше команы», т.е. половцы, именуемые еще и команами. Восточные орды этого этноса, кочевавшие в заволжских и приуральских степях вплоть до Иртыша, назывались кипчаками. Под этим именем они вошли на страницы арабских и персидских рукописей. Китайцы же транскрибировали слово «кипчак» двумя иероглифами: «цинь-ча». Следует помнить, что китайские летописцы знали цинь-ча в III-II вв. до н. э., а византийцы и Русь столкнулись с ними спустя 1300 лет – в XI-XII вв. За это долгое время кипчаки пережили сменявшие друг друга периоды славы, военных успехов, экономических взлетов и периоды глубоких падений, когда летописцы и путешественники всех стран и народов переставали упоминать о них.

Тем не менее мы можем уверенно говорить о том, что общей тенденцией кипчакского общества вплоть до монгольского нашествия в начале XIII в. была тенденция развития: из небольшого племени, мимоходом упомянутого в китайской хронике, они к началу второго тысячелетия превратились в сильное, дееспособное и многочисленное этнообразование, с политическим влиянием и военным потенциалом которого приходилось считаться не только дряхлеющей Византии, но и могущественной Руси.

Сложная, многоплановая история кипчаков-половцев, естественно, часто привлекала внимание ученых.

Первые работы о них появились в печати в 50-х годах XIX в. Как правило, русских ученых интересовал тот период в жизни половцев, когда они тесно соприкасались с Русью и другими западными государствами.

Результаты работ второй половины XIX в. по половецкой тематике были подытожены в книге П. В. Голубовского «Печенеги, торки и половцы до нашествия татар», напечатанной в Киеве в 1883 г. При характеристике всех трех этносов Голубовский постоянно привлекал как русские летописи, так и другие источники, которые касались и освещали их жизнь до проникновения в южнорусские степи.

Через двадцать лет после выхода в свет книги Голубовского немецкий тюрколог И. Маркварт написал обширную, насыщенную разнообразными сведениями монографию о половцах (Uber das Volkstum der Komanen). К сожалению, труд этот, по справедливому замечанию крупнейшего русского востоковеда Б. А. Тураева, является «соединением огромной эрудиции с запутанностью изложения». Маркварт мало интересовался русской историей и связями половцев с Русью, преимущественное внимание он уделил происхождению этого народа, т.е. изучению истории команов-кипчаков в азиатский период их существования. Несмотря на действительно невероятную запутанность изложения и отсутствие какой-либо системы доказательств, некоторые положения Маркварта по ранней истории кипчаков и в настоящее время не потеряли научного значения.

В начале 30-х годов XX века занялся половецкой историей русский историк-эмигрант Д. А. Расовский. Кроме большой монографии о половцах, напечатанной на русском языке в Праге в нескольких выпусках «Seminarium Kondakovianum», Расовский написал ряд блестящих статей, посвященных истории кочевников восточноевропейских степей, синхронных и соприкасавшихся с половцами (печенегов, торков, союзу черных клобуков и др.). Приходится сожалеть, что все его работы остались малоизвестными нашему читателю. Очевидно, именно этим можно объяснить тот горячий интерес, которым встретили специалисты сборник статей В. К. Кудряшова, посвященный отдельным вопросам исторической географии южнорусских степей в эпоху средневековья и названный автором «Половецкая степь» (1948). Нужно признать, что по сравнению с обстоятельными работами Расовского и даже Голубовского статьи этого сборника дали мало нового – это были отдельные уточнения о направлении нескольких походов русских в степь и некоторые новые соображения гипотетического характера относительно расположения половецких орд в южнорусских степях.

После опубликования этой работы стало ясно, что по-настоящему новые данные, новые факты можно получить, только подняв и разработав еще один источник, до тех пор вообще не использовавшийся учеными. Этим источником были археологические материалы.

Накопление их началось с конца XIX в. Массовые раскопки кочевнических курганов, предпринятые генерал-лейтенантом Н. Е. Бранденбургом на Черкасщине (в Поросье) и одним из самых деятельных русских археологов В. А. Городцовым на берегах Северского Донца и Дона, заложили основу коллекции кочевнических (в том числе и половецких) древностей Восточной Европы. Тогда же появились работы, в которых авторы раскопок пытались отождествить открытые древности с конкретными средневековыми этносами. Так, Бранденбург считал поросские курганы печенежскими, допуская, впрочем, что погребения конца XI в. могли принадлежать половцам. Одновременно со статьей Бранденбурга вышла статья А. А. Спицына, посвященная этой же группе памятников. Он полагал, что раскопанные Бранденбургом погребения следует связывать с печенегами, торками и берендеями, локализуемыми русской летописью именно в районе Поросья. Свойственная Спицыну замечательная археологическая интуиция и глубокое знание материала позволили ему верно датировать эти захоронения XI – началом XIII в. После него уже никто не сомневался в принадлежности поросских погребений разноплеменному кочевому населению, объединенному в союз черных клобуков. Не остался в стороне от этнической интерпретации материала и Городцов, разделивший на этнические группы курганы, раскопанные им в бассейне Северского Донца. Он первый четко выделил особенности собственно половецкого погребального обряда: сложенные с применением камня курганные насыпи, могилы с накатом над ними, восточная ориентировка погребенных.

Исследования этих крупнейших русских археологов в той или иной мере были использованы в 50-60-х годах XX в.

С. А. Плетневой и Г. А. Федоровым-Давыдовым. Наиболее полной сводкой всех кочевнических древностей является монография Федорова-Давыдова «Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов», в которой он делит их на четыре хронологические группы: 1-я относится к IX-XI вв. и связывается с печенегами и торками; 2-я – к концу XI-XII вв., первому периоду половецкого господства в степях; 3-я – к предмонгольскому периоду половецкого господства; 4-я – к XIII-XIV вв. – золотоордынскому периоду. В каждой группе много типов погребений, и это дает основания Федорову-Давыдову считать, что нельзя говорить об этническом определении каждого типа: слишком сильно смешение их в любом хронологическом периоде. Однако при общей правильности этого деления материала следует учитывать, что для каждого периода характерно преобладание одного обряда или же появление в погребальном обряде новых черт, которые прослеживаются на других территориях в более ранних, а иногда и в синхронных могильниках. Связь обряда с определенным этносом, несомненно, существовала. В настоящее время она только намечается, а в будущем при дальнейшем накоплении материала и соответствующей его обработке эти связи выявятся более отчетливо.