Ярое око - Андрей Воронов-Оренбургский

ОТ АВТОРА

Древняя Русь. Сердце и колыбель будущей Великой России. Земля, не знающая ни времени, ни страха, ни рабства. Здесь даже камни и проплывающие облака говорят о мужестве наших предков, об их героизме, святой вере и стойкости.

...Нет ничего красноречивее одинокой реки, которая несёт свои ленивые воды в бурых, выжженных солнцем степях Приазовья. Имя ей — Калка. Сквозь тишину восьми веков — эта история о кровопролитном сражении русских воинов с передовыми полчищами Чингизхана. Это суровая история о междоусобной вражде русских князей и трусости половцев, участвовавших в сече на нашей стороне. Это повествование о ключевом моменте в жизни средневековой Руси...

Невеликое число русичей 31 мая в 1223 году от Рождества Христова сошлось с врагом насмерть на этой реке за свою жизнь, свою свободу, за нас с вами.

И пусть дружины русских князей потерпели в этой неравной битве поражение... Но поражение это значило больше, чем последующие победы Святой Руси. Это был первый блестящий пример всем свободным людям, всему христианскому миру... пример того, что может горсть храбрецов, если они откажутся подчиниться воле тирана.

...Гибель героев, кровь и пожарища той битвы осветили дорогу русским князьям на Куликово поле, объединив их духовные и ратные силы в единый стальной кулак, под Святой Хоругвью Спасителя Мира — Христа.

На протяжении всего последующего сопротивления монголотатарскому владычеству эти боевые хоругви служили нашим предкам и путеводной звездой, и духовным воинским знаменем.

Именно от таких древнерусских хоругвей, как «Ярое Око», Новгородская «Знамение Божией Матери», Смоленская «Божия Матерь Одигитрия», а также стяги воинов-защитников земли Русской Георгия Победоносца, Дмитрия Солунского и Михаила Архистратига, позже в истории государства Российского берут начало и все боевые знамёна легендарных русских полков.

...Вид их адский и наводит ужас.

У них нет бороды, только у иных несколько волос на губах и подбородке. Глаза узкие, быстрые — в них бьётся ярость и зло. Голос хриплый и острый. Они сложены прочно и долговечны.

Этот проклятый народ мчится на конях так быстро, что никто не поверит, если сам не увидит.

Или мы разобьём головы врагов о камень, или

Они повесят наши тела на городских стенах.

...Не успели урусы собраться для битвы, как татары обрушились на них в несметном числе, и сражались, и бились обе стороны с неистовым, неслыханным мужеством.

…Из бурых степей Приазовья, выжженных солнцем, с белёсых солончаков дул жаркий ветер.

Обуглившаяся твердь стала похожей на черепаший панцирь — такая же твёрдая, гулкая, как полая кость. Трава взялась желтизной, покоробилась, по-старушечьи пригнулась к земле и шуршала под стать пергаменту, когда её трепали горячие персты суховея.

Из-за песчаного откоса, на спёкшихся глинистых комьях которого млели узорчатые стрелки ящериц, выпрыгнул бродяга-шакал, повёл лакированным носом туда-сюда и уныло порысил прочь, будто комок рыжей пыли.

И вновь над Дикой Степью [1] взялась мертвящая тишина. Лишь у подножья холма продолжали цвиркать о щебень когти стервятников; трещали и гребли пылищу разлапившиеся крылья да жадно выстукивали, щёлкали хищные клювы, справляя мрачную тризну.

Внезапно один из пернатых могильников [2] насторожился. Его припавшая к добыче лысая голова замерла. Из-за кургана донеслось тихое бренчанье камней и звенящий хруст песка. Красная ободранная шея птицы напряглась. В отливающем жестокой бездонной чернью зрачке отразилась застывшая пена белых облаков, красный гребень песчаника и… тёмный силуэт одинокого всадника.

Странным и необычным казался взявшийся ниоткуда чужак. В иноземном корзно [3] и доспехах, затерянный в этой прорве нелюдимых равнин, где всюду валялись растасканные зверьём человеческие и лошадиные кости, он казался призраком, который остановил бег своего коня, чтобы получше рассмотреть эту картину.

И правда, куда бы он ни бросал взгляд своего единственного пытливого глаза, всюду виднелись вехи смерти: белые черепа со страшными зарубинами мечей и пустодырыми метинами от копий и стрел. Вехи эти видны были и вдоль широкого шляха, что протянулся с юга на север. По краям он был едва обозначен костями, но расстояние соединяло их вдали в непрерывную цепь, утыкающуюся в сабельную полосу горизонта.

…Поджарый вороной жеребец с длинной блестючей гривой нетерпеливо вскинул морду, звякнул золочёной уздой, ещё больше насторожив больших птиц.

Могильники теснее сбились над добычей, валявшейся посреди пыльной травы. Нахохлились, нервно переступая высокими лапами, — железные полумесяцы когтей заскребли по заскорузлой коже земли.

Всадник подъехал ближе, щёлкнул двухвостой плёткой. Тяжело взмахивая нагретыми солнцем крыльями, падальщики перелетели на ближайшие бугры. Но один из них, тот, что первым заметил чужака, стал набирать высоту… И уже с вершины полёта острому взору хищника стала отчётливо зрима истинная панорама того, что до сроку скрывали песчаные осыпи безымянного кургана…

На безлесой равнине, выжидая команды своего полководца, подобно тугим змеиным кольцам развернулись густые ряды огромного войска. Всадники стояли неподвижно в грозном, немом молчании. Выпукло были видны железные шлемы, блестящие латы, кривые клинки, копья и щиты, на которых ослепительно ярко горели звёзды и блики солнечных лучей. Сотня за сотней, тысяча за тысячей, широкой полноводной рекой расплескались железные волны орды. Душная известковая пыль, поднятая несчитанной тьмою ног и копыт, волокуш и колёс, стояла над степью…

Стервятник очертил круг и пошёл на новый — ещё выше, ещё более обозримый… Взор выхватил белую юрту, подле неё рогатый бунчук [4] с пятью конскими хвостами — знак силы и власти монголов [5]… Увидел вереницы обозов и степняков, стекавшихся к лагерю бурливыми ручьями; но из-за дыма несметных костров этих полчищ глазам было не суждено разглядеть боевой стан и пасущиеся на склонах холмов стотысячные табуны…