Собачье сердце - Михаил Булгаков

Глава 1

У-у-у-у-у-гу-гуг-гуу! О, гляньте на меня, япогибаю. Вьюга в подворотне ревёт мне отходную, и я вою с ней. Пропал я,пропал. Негодяй в грязном колпаке – повар столовой нормального питания служащихцентрального совета народного хозяйства – плеснул кипятком и обварил мне левыйбок.

Какая гадина, а ещё пролетарий. Господи, божемой – как больно! До костей проело кипяточком. Я теперь вою, вою, да разве воемпоможешь.

Чем я ему помешал? Неужели я обожру советнародного хозяйства, если в помойке пороюсь? Жадная тварь! Вы гляньтекогда-нибудь на его рожу: ведь он поперёк себя шире. Вор с медной мордой. Ах,люди, люди. В полдень угостил меня колпак кипятком, а сейчас стемнело, часачетыре приблизительно пополудни, судя по тому, как луком пахнет из пожарной пречистенскойкоманды. Пожарные ужинают кашей, как вам известно. Но это – последнее дело,вроде грибов. Знакомые псы с Пречистенки, впрочем, рассказывали, будто бы наНеглинном в ресторане «бар» жрут дежурное блюдо – грибы, соус пикан по 3р.75 к.порция. Это дело на любителя всё равно, что калошу лизать… У-у-у-у-у…

Бок болит нестерпимо, и даль моей карьерывидна мне совершенно отчётливо: завтра появятся язвы и, спрашивается, чем я ихбуду лечить?

Летом можно смотаться в Сокольники, там естьособенная, очень хорошая трава, а кроме того, нажрёшься бесплатно колбасныхголовок, бумаги жирной набросают граждане, налижешься. И если бы не грымзакакая-то, что поёт на лугу при луне – «Милая Аида» – так, что сердце падает,было бы отлично. А теперь куда пойдёшь? Не били вас сапогом? Били. Кирпичом порёбрам получали? Кушано достаточно. Всё испытал, с судьбой своей мирюсь и, еслиплачу сейчас, то только от физической боли и холода, потому что дух мой ещё неугас… Живуч собачий дух.

Но вот тело моё изломанное, битое, надругалисьнад ним люди достаточно. Ведь главное что – как врезал он кипяточком, подшерсть проело, и защиты, стало быть, для левого бока нет никакой. Я очень легкомогу получить воспаление лёгких, а, получив его, я, граждане, подохну с голоду.С воспалением лёгких полагается лежать на парадном ходе под лестницей, а кто жевместо меня, лежащего холостого пса, будет бегать по сорным ящикам в поискахпитания? Прохватит лёгкое, поползу я на животе, ослабею, и любой спец пришибётменя палкой насмерть. И дворники с бляхами ухватят меня за ноги и выкинут нателегу…

Дворники из всех пролетариев – самая гнуснаямразь. Человечьи очистки – самая низшая категория. Повар попадается разный.Например – покойный Влас с Пречистенки. Скольким он жизнь спас. Потому что самоеглавное во время болезни перехватить кус. И вот, бывало, говорят старые псы,махнёт Влас кость, а на ней с осьмушку мяса. Царство ему небесное за то, чтобыл настоящая личность, барский повар графов Толстых, а не из СоветаНормального питания. Что они там вытворяют в Нормальном питании – уму собачьемунепостижимо. Ведь они же, мерзавцы, из вонючей солонины щи варят, а те,бедняги, ничего и не знают. Бегут, жрут, лакают.

Иная машинисточка получает по IX разрядучетыре с половиной червонца, ну, правда, любовник ей фильдеперсовые чулочкиподарит. Да ведь сколько за этот фильдеперс ей издевательств надо вынести. Ведьон её не каким-нибудь обыкновенным способом, а подвергает французской любви. С…эти французы, между нами говоря. Хоть и лопают богато, и всё с красным вином.Да…

Прибежит машинисточка, ведь за 4,5 червонца вбар не пойдёшь. Ей и на кинематограф не хватает, а кинематограф у женщиныединственное утешение в жизни. Дрожит, морщится, а лопает… Подумать только: 40копеек из двух блюд, а они оба эти блюда и пятиалтынного не стоят, потому чтоостальные 25 копеек завхоз уворовал. А ей разве такой стол нужен? У неё иверхушка правого лёгкого не в порядке и женская болезнь на французской почве,на службе с неё вычли, тухлятиной в столовой накормили, вот она, вот она…

Бежит в подворотню в любовниковых чулках. Ногихолодные, в живот дует, потому что шерсть на ней вроде моей, а штаны она носитхолодные, одна кружевная видимость. Рвань для любовника. Надень-ка онафланелевые, попробуй, он и заорёт: до чего ты неизящна! Надоела мне мояМатрёна, намучился я с фланелевыми штанами, теперь пришло моё времечко. Ятеперь председатель, и сколько ни накраду – всё на женское тело, на раковыешейки, на абрау-дюрсо. Потому что наголодался я в молодости достаточно, будет сменя, а загробной жизни не существует.

Жаль мне её, жаль! Но самого себя мне ещёбольше жаль. Не из эгоизма говорю, о нет, а потому что мы действительно не вравных условиях. Ей-то хоть дома тепло, ну а мне, а мне… Куда пойду?У-у-у-у-у!..

– Куть, куть, куть! Шарик, а шарик… Чего тыскулишь, бедняжка? Кто тебя обидел? Ух…

Ведьма сухая метель загремела воротами ипомелом съездила по уху барышню. Юбчонку взбила до колен, обнажила кремовыечулочки и узкую полосочку плохо стиранного кружевного бельишка, задушила словаи замела пса.

Боже мой… Какая погода… Ух… И живот болит. Этосолонина! И когда же это всё кончится?

Наклонив голову, бросилась барышня в атаку,прорвалась в ворота, и на улице начало её вертеть, вертеть, раскидывать, потомзавинтило снежным винтом, и она пропала.

А пёс остался в подворотне и, страдая отизуродованного бока, прижался к холодной стене, задохся и твёрдо решил, чтобольше отсюда никуда не пойдёт, тут и сдохнет в подворотне. Отчаяние повалилоего. На душе у него было до того больно и горько, до того одиноко и страшно,что мелкие собачьи слёзы, как пупырыши, вылезали из глаз и тут же засыхали.

Испорченный бок торчал свалявшимисяпромёрзшими комьями, а между ними глядели красные зловещие пятна обвара. Дочего бессмысленны, тупы, жестоки повара. – «Шарик» она назвала его… Какой он кчёрту «Шарик»? Шарик – это значит круглый, упитанный, глупый, овсянку жрёт, сынзнатных родителей, а он лохматый, долговязый и рваный, шляйка поджарая,бездомный пёс. Впрочем, спасибо на добром слове.

Дверь через улицу в ярко освещённом магазинехлопнула и из неё показался гражданин. Именно гражданин, а не товарищ, и даже –вернее всего, – господин. Ближе – яснее – господин. А вы думаете, я сужу попальто? Вздор. Пальто теперь очень многие и из пролетариев носят. Правда,воротники не такие, об этом и говорить нечего, но всё же издали можно спутать.А вот по глазам – тут уж и вблизи и издали не спутаешь. О, глаза значительнаявещь. Вроде барометра. Всё видно у кого великая сушь в душе, кто ни за что, нипро что может ткнуть носком сапога в рёбра, а кто сам всякого боится. Вотпоследнего холуя именно и приятно бывает тяпнуть за лодыжку. Боишься – получай.Раз боишься – значит стоишь… Р-р-р…

Гау-гау…