Знахарь - Тадеуш Доленга-Мостович

Глава I

Над операционным столом повисла тревожная тишина, изредка нарушаемая резким стуком хирургических инструментов, которые ассистенты брали со стеклянного столика. В операционной стояла невыносимая жара. В воздухе витал сладковатый запах хлороформа и свежей крови. Одна из санитарок потеряла сознание, но никто из персонала не мог отойти от операционного стола, чтобы привести ее в чувство. Три ассистента не сводили внимательных глаз с открытой красной полости, над которой спокойно и, казалось, неловко двигались большие сильные руки профессора Вильчура.

Каждый жест этих рук нужно было понять мгновенно. Каждый звук, доносящийся время от времени из-под маски, означал приказ, который ассистенты исполняли в тот же миг. Борьба шла не только за жизнь пациента, но и за престиж. Благополучный исход этой отчаянной, казалось бы, безнадежной операции мог стать триумфом хирургии и принести известность не только профессору, его клинике и ученикам, но и всей польской науке.

Профессор Вильчур делал операцию на сердце. Держа его на левой ладони, он ритмичными движениями пальцев массировал его, так как сердце слабело. Сквозь тонкую резиновую перчатку он чувствовал каждое его колебание. Когда сердечные клапаны отказывали, доктор немеющими пальцами заставлял их работать. Операция шла уже сорок шесть минут. Следящий за пульсом доктор Марчевский шестой раз вводил пациенту камфору с атропином.

В руках профессора один за другим менялись инструменты. К счастью, гнойный очаг неглубоко проник в сердечную мышцу и пациента еще можно было спасти. Только бы выдержало сердце еще минут восемь-девять!

«Однако никто из них не решился! — подумал профессор. — Никто — ни один хирург Лондона, Парижа, Берлина или Вены». Пациента привезли в Варшаву. Все отказались от славы и большого гонорара. А гонорар — это строительство нового корпуса больницы да еще путешествие Беаты с дочуркой на Канарские острова на всю зиму. Тяжело будет без них, но зато они хорошо отдохнут. Нервы Беаты в последнее время совсем сдали.

Синевато-розовый мешок спазматически вздулся и мгновенно опал. Раз, второй, третий… Кусок трепещущей плоти в левой руке профессора сжался. Из маленькой ранки на фиолетовую оболочку вытекло несколько капель крови. В глазах присутствующих появился испуг. Раздалось тихое шипение кислорода, и игла «Рекорда» снова вошла в вену больного. Пальцы профессора ритмично сжимались и разжимались.

Еще несколько секунд и ранка была очищена. Профессору подали тонкую хирургическую нить. Первый, второй, третий шов. Трудно было поверить, что эти огромные руки способны совершить такое. Профессор осторожно положил сердце и несколько мгновений всматривался в него. Оно пульсировало в неровном ритме, но опасность уже миновала. Профессор выпрямился и велел ассистентам продолжать операцию. Из стерильных полотен доктор Скужень достал удаленную часть грудной клетки. Работа продолжалась. Отдав необходимые распоряжения, профессор покинул операционную. Он был уверен, что ассистенты доведут дело до конца.

Глубоко вдохнув свежий воздух. Вильчур снял маску, перчатки, передник, забрызганный кровью халат и расправил плечи. Часы показывали половину третьего.

«Опять опаздываю на обед, да еще в такой день, — подумал он. — Правда, Беата знает, какая сегодня трудная операция, но опоздание ее огорчит». Выходя утром из дому, он нарочно сделал вид, что не помнит о сегодняшней дате: исполнилось восемь лет со дня их бракосочетания. Но Беата знала, что забыть он не мог. Каждый год в этот день он дарил жене какой-нибудь оригинальный подарок, с каждым годом все прекраснее и дороже по мере того, как росли его известность и состояние. И сейчас, наверное, в кабинет уже принесли подарок, который он заказал.

Профессор торопливо переодевался. Однако он помнил, что предстоит осмотреть еще двух больных на первом этаже и пациента, прооперированного совсем недавно. Дежуривший около него доктор Скужень лаконично доложил:

— Температура и давление в норме, пульс очень слабый с некоторой аритмией.

— Слава Богу, — улыбнулся профессор.

Взглядом, полным признательности и уважения, молодой доктор окинул внушительную фигуру учителя. Он слушал лекции профессора в университете, когда тот занимался научной деятельностью. Доктор помогал ему готовить материал для научных работ. А когда профессор открыл частную клинику, доктор Скужень получил в ней хорошо оплачиваемую работу и все условия для самостоятельной деятельности. Возможно, в душе он сожалел, что профессор внезапно отказался от дальнейшей научной работы, ограничившись чтением лекций в университете и практикой, приносящей большие деньги. Но это не могло повлиять на доброе отношение молодого доктора к своему учителю и шефу. Как и все в Варшаве, он знал, что профессор поступал так не ради себя, что он работал как вол и никогда не колебался, если нужно было взять на себя ответственность. В сложнейших операциях, таких, как сегодня, проявлялся талант. Как хирург Вильчур творил чудеса.

— Вы гений, пан профессор, — восторженно сказал доктор Скужень.

Профессор Вильчур рассмеялся своим мягким добродушным смехом, который успокаивал пациентов и вселял в них веру в исцеление.

— Не преувеличивайте, коллега, не преувеличивайте. И вы достигнете того же. Но, должен признаться, я доволен. Звоните мне домой, хотя, надеюсь, вы справитесь сами. У меня, знаете ли, сегодня домашнее торжество. Из дому, наверное, уже звонили…

Профессор не ошибался. В его кабинете уже несколько раз звонил телефон.

— Прошу передать пану профессору, — говорил слуга, — чтобы он как можно скорее возвращался домой.

— Профессор в операционной, — каждый раз флегматично отвечала секретарша панна Яновичувна.

— Что за штурм, черт возьми! — проговорил, входя в приемную, главный врач Добранецкий.

Панна Яновичувна вынула из машинки отпечатанную страницу и сказала:

— Сегодня годовщина бракосочетания пана профессора. Забыли? У вас ведь приглашение…

— Ах, да. Надеюсь хорошо повеселиться… Как всегда, у них будет первоклассный оркестр, отменный ужин, лучшее общество.

— Это еще не все! Вы забыли о прекрасных женщинах, — иронически заметила секретарша.

— Вовсе нет. Если вы там будете… — галантно произнес доктор.

На бледных щеках секретарши появился румянец.

— Не остроумно, — пожала она плечами. — Даже будь я красавицей, и то не рассчитывала бы на ваше внимание.

Панна Яновичувна не любила Добранецкого, хотя, как мужчина, он нравился ей: орлиный нос, высокий лоб и задумчивый взгляд. Она знала, что он хороший хирург, потому что сам профессор поручал ему сложнейшие операции и перевел на должность доцента. Однако она считала его холодным и расчетливым карьеристом, охотившимся за богатой невестой, и, кроме того, не верила в его искреннюю благодарность профессору, которому он был обязан всем.