Дэмономания - Джон Краули

Пролог К осеннему Кватернеру

Третий Кватернер включает в себя три дома Зодиака из двенадцати: во-первых, Uxor, Жена, дом женитьбы, сожительства, а также разводов; затем Mors, дом смерти и мертвых; и Pietas, дом религиозных обрядов, а также, как ни странно, дом странствий. В путь.

Третий Кватернер — это Склон Дня, а также Осень, от Равноденствия до Зимнего Солнцестояния. Это стихия Воды, и меланхолический гумор, и западный ветер; здесь пребывают середина жизни, переезды, друзья, враги, потери, грезы, смерть, безопасность и риск. Суть Кватернера — ответ на вызов или неспособность его дать.

На полпути от равноденствия к солнцестоянию в год конца света Пирс Моффет, тридцати пяти лет от роду, забрался в автобус дальнего следования возле универсама на Ривер-стрит в городе Блэкбери-откос в Дальних горах. Он хотел примоститься в конце автобуса, где в те времена разрешалось курить, хотя от перебора сигарет во рту у него и так был курятник. День стоял волглый, ветер катил по низкому небу темные облака, и на тонированных стеклах автобуса собирались капли.

«Дома Зодиака — это вам не Знаки», — нередко объясняет Вэл, местный астролог и владелица закусочной. Вот что такое Дома, говорит она. Представь, что в момент твоего рождения от того места, где ты лежишь, прямо на восток к линии горизонта проведена черта. Затем по небу проводят на равных расстояниях друг от друга еще одиннадцать линий, что начинаются прямо у тебя над головой, затем тянутся вниз, в небеса другого полушария, и возвращаются к исходной точке; теперь голубой шарик неба вокруг тебя (притворись, будто веришь, что это и вправду шар) разделен на двенадцать равных апельсинных долек, с тобой, крохой, в центре. Представь, что дольки пронумеровали, начиная с той, что обращена на восток. Этот сектор и есть первый Дом, Vita, Дом Жизни, а восьмой, Mors, Дом Смерти, расположен над тобой — и к западу. Интересно? Теперь посмотри в окна домов — а дома эти суть сплошные окна: какие звезды уловлены каждым из них в тот момент, когда ты, голенький, заплаканный, появился на свет. Скажем, в первом — Доме Жизни — обитает Сатурн, тяжкий и хладный, а за ним, к примеру, Козерог или его часть: это один из любимых знаков Сатурна, и вот пожалуйста, в гороскопе у тебя сплошной Сатурн, в том числе и в доме, где с ним надо считаться. И хотя Вэл никогда не утверждала, что улочка с этими домами, на которой ты оказался, делает тебя таким, каков ты есть, все же тебе именно здесь приходится себя создавать.

Сатурнианец во всем, Пирс занял свое место, чувствуя, что сердце его мало и тяжело, как свинец старого бога {1}, точно в груди — маленький грузик отвеса. Сам он не верил, что осенней мглой в своей душе обязан звездам, да и смена времен года, быстрое склонение солнца к горизонту, думал он, тоже ни при чем. Мрак этот казался ему чем-то исключительным, ни на что не похожим, новой ужасной болезнью, которой он, вероятно, первый заразился, и в то же время — тягостно знакомым, словно Пирс всегда носил его в себе. Он спрашивал себя, сгинет ли недуг, утихнет ли когда-нибудь, вернув ему чистый и счастливый или хотя бы привычно освещенный мир, в котором он, без сомнения, жил еще недавно.

Вошел шофер, сел, и по его приказу длинные руки «дворников» согнали блестящие капельки с лобового стекла. Он захлопнул дверь, и та зашипела, как воздушный шлюз; вокруг Пирса сгустилась знакомая духота, особая автобусная атмосфера, что бы ее ни составляло. Тормоза выдохнули, подфарники зажглись. Шофер стал крутить огромный руль, готовясь ехать прочь.

Теперь уже поздно выпрыгивать.

Серый и призрачный городок, который Пирс покидал ради земель, мнившихся еще более хмурыми, был старым речным портом, возникшим у подножия горы Ранда, лесистая туша которой неожиданно вырастала к северу, приподымая окраинные улочки и дома. У подножия Ранды текли две речки — с востока Блэкбери, с запада Шедоу, сливаясь у города — coincidentia oppositorum [1] {2} — в одну большую реку. В Каскадии, некогда важном промышленном центре, она рушится крутыми водопадами, а затем (становясь больше, полноводнее, медленнее) течет к Конурбане, которую прежде питала, а теперь просто разделяет на две части, — городу раскидистому, бурому, невзрачному, куда Пирс все-таки решился поехать, до сих пор не вполне этому веря. Однажды летом Пирс случайно оказался в городе Блэкбери-откос и возле речной заводи встретил Роз Райдер; кто бы предсказал, что именно к ней он будет ехать теперь с такими смятенными чувствами.

Часто, читая книгу или смотря фильм о неожиданном вторжении чего-нибудь зловеще-сверхъестественного в обыденную жизнь — о пробуждении древнего проклятья или дьяволе во плоти, — он удивлялся, до чего же невпечатлительны главные герои. Сперва они поражаются, открыв рот, не могут поверить, но затем довольно быстро приходят в себя и начинают сопротивляться; они не падают в обморок от невыносимого ужаса, а вот он, наверное, не выдержал бы, да и во сне, когда являлось что-нибудь невозможное, но неотвратимое — конец света, — он не выдерживал. Терял сознание и просыпался.

А теперь он сам вознамерился сразиться с такой вот силой (так ему представлялось), но застрял на самых первых сценах или страницах, между постыдным страхом и отчаянным неверием, а враг между тем собирался с силами. Больше всего Пирсу хотелось подобрать колени к подбородку, обхватить их, да покрепче. Он подозревал, что рано или поздно так и скорчится, если все будет идти как идет, и испытывал соблазн начать прямо сейчас: взять и спрятаться за самого себя.

На самом краешке бокового зрения, в противоположном окне, промелькнуло стадо бесформенных рогатых зверюг, огромных, как стога, — яки не то мускусные быки, бредущие прочь по дождливым полям. Автобус миновал их прежде, чем Пирс успел рассмотреть, что это было на самом деле — действительно стога, штабеля невесть каких промышленных материалов или кучи вырытой земли, породившие причудливую иллюзию; привстав, он обернулся, чтобы увидеть их в заднем окне, но его-то у автобуса и не было. Пирс осел на сиденье.

В последнее время миром вещей овладел какой-то упадок, непрочность, а может, Пирс только теперь это заметил; он словно бы открыл — хотя и отказывался признать, — что его выбор положит конец нынешнему миру и даст начало новому и что он уже поневоле начал принимать решения. Конечно, мы каждым своим решением выбираем один из миров; каждый выбор направляет нашу душу и сознание по одному пути, а не по другому, и там мы видим и делаем то, что иначе никогда бы не увидели и не сделали; но Пирсу мерещилось, что от его выбора зависит, в каком мире отныне странствовать не только ему, но и другим. Он не мог выбраться из замкнутого круга логики: мои решения, умные или глупые, творят мою жизнь в мире; вот моя жизнь, вот мой мир, я его сотворил. Подобно человеку, который проснулся во время землетрясения и пытается удержать, усилием воли остановить прыгающие на стене картины и посуду на полках, недоумевая: что такое? что такое? — Пирс пытался понять, что же он сотворил, и сделать так, чтобы все прекратилось.