Инквизитор Красной Армии. Патронов на Руси хватит на всех! - Игорь Подгурский

Моему отцу — Анатолию Константиновичу Подгурскому.

Моему другу — ветерану боевых действий капитану первого ранга Василию Юрьевичу Фатигарову.

Двухэтажный особняк под номером тринадцать на улице Гороховой выделялся инородным вкраплением среди других домов. От него физически исходило чувство мрачной безысходности. Так гнилой зуб бросается в глаза при ослепительной улыбке. Картину сглаживал веселый рыжий кот. Он пытался накрыть лапой солнечный зайчик. В просветах рваных облаков, низко висящих над городом и почти касающихся коньков крыш, нет-нет да и появлялось робкое солнце. Рядом с ним недалеко от парадного входа сидел худой беспризорник в рванье. Когда-то дорогая бобровая шуба, теперь засаленная до блеска и в подпалинах, была надета прямо на голое тело. Худая шея в цыпках торчала из полуоторванного воротника. Хозяину дорогой одежды, явно с чужого плеча, похоже, приходилось часто коротать ночи у костра. Ноги в добротных армейских ботинках на два размера больше и обмотках на щиколотках. На щеках и подбородке светлый пушок. Внимательный взгляд, который может быть у взрослого человека, но не у подростка. Казалось, ему было лет пятнадцать-шестнадцать. А может, даже больше шестнадцати. Худая шея изрезана глубокими морщинами, какие бывают у стариков.

Безликое, ничем не примечательное лицо, выпирающие скулы, глубоко запавшие глаза, соломенные волосы. Посмотришь на такого — и пойдешь дальше. Через минуту не то что описать, кого видел, человек и не вспомнит паренька. Вроде видел, а вроде нет. В памяти один силуэт. Беспризорник постоянно был на виду, одновременно оставаясь незамеченным.

После октябрьских событий чинный Петроград в одночасье наводнили беспризорники. В антураж старого города они быстро вписались и, похоже, надолго, будто всегда были его неотъемлемой частью. Сидит себе и сидит, никто не обращал внимания на оборванца.

Беспризорник выбрал место от входа так, чтобы не шуганул привратник, по старой привычке отгоняя побирушку, но в то же время чтобы видеть всех входящих и выходящих из особняка. Черного входа в особняке не было. Вместе с кошаком они сидели здесь уже третьи сутки. Ни разу не отошли по нужде, не перекусили, не сделали глотка воды. Лишь изредка беспризорник вынимал из-за пазухи тяжелый портсигар дутого золота с витиеватым вензелем на крышке. Доставал дорогую даже по старым меркам папиросу «Кремъ», сминая бумажную гильзу гармошкой, чиркнув спичкой, подкуривал, пряча огонек спички от ветра в ладонях, сложенных лодочкой. Прохожему с первого взгляда стало бы ясно, что беспризорнику нравится сам процесс вдыхания и выдыхания ароматного дыма. Одна из многих человеческих слабостей, которая доставляла ему неизъяснимое удовольствие, если не считать того, что он питался эманациями боли и печали. В лабиринте городских улиц, оказывается, есть место не только людям, но и тем, кто питается их болезнями, страданиями и смертью.

Заигравшийся кот выскочил на дорогу и чуть не угодил под колеса. Скрипнув тормозами, напротив оборванца остановился роскошный автомобиль марки «Руссо-Балт». В недалеком прошлом на таком же разъезжал император Николай II. «Руссо-Балт» кабриолет был рассчитан на шесть человек, считая водителя.

Сейчас в нем сидели другие пассажиры. Автомобиль год назад реквизировала окружная коллегия управления воздушным флотом Петрограда. В расписке черным по белому матросы-анархисты написали, что вернут машину вечером, да так и не сподобились. Закатались, позабыли. У тех, в свою очередь, машину забрали хмурые парни в черных кожаных куртках. Чекисты даже расписку писать не стали. К чему разводить бюрократическую канитель. Нет времени, когда в спину дует ветер перемен. Забрали и передали в Реввоенсовет.

— Персик, ко мне! — беспризорник скомандовал коту, словно тот был собакой. Кошак с фруктовой кличкой пушисто-желтой молнией сиганул с дороги на руки оборванца и как ни в чем не бывало потерся лобастой головой о его подбородок. В отличие от хозяина кот не походил на обитателя улиц. Ухоженная шерсть без колтунов, округлые бока. Очень впечатляющий котище!

Беспризорник достал из кармана серебряную расческу с редкими зубьями и, приговаривая: «Мой пушистый ангел», несколько раз провел по рыжей шкурке от ушей до хвоста. Кот благодарно муркнул, не спуская подозрительного взгляда с пассажиров роскошного авто.

За рулем сидела хорошенькая белокурая, голубоглазая молодая женщина со злыми глазами. Плотно сжатые тонкие губы, казалось, жили отдельно от лица своей собственной жизнью: кривились и подергивались.

Сидевший справа от женщины-водителя — рослый мужчина в темно-красной кожаной куртке с нашивками на рукаве инквизитора третьего ранга Рабоче-крестьянской Красной армии Аким Поплавков. Инквизитор — подтянутый молодой мужчина на вид лет двадцати пяти — двадцати восьми. Короткая прическа, каштановые волосы с ранней проседью. Из-под бровей жестко смотрели колючие светло-серые глаза, резко контрастировавшие с улыбчивым лицом. Незапоминающееся простое лицо, если не считать старого ожога на левой скуле.

На ногах темно-зеленые галифе, заправленные в черные хромовые сапоги с круговыми вставками, чтобы не мялись голенища. Видавшая виды красная кожанка с локтями, вытертыми до желтизны, с трещинами на отворотах и сгибах знала лучшие времена.

Сзади на широком кожаном сиденье развалились четыре матроса. Это были моряки, которые разлюбили море, променяв его на революционные вихри.

Братишки-анархисты имели колоритные лица матерых уголовников, по недоразумению одетых в черные бушлаты. Увидев их, доктор Ломброзо, потирая руки, помчался за фотоаппаратом: наглядных иллюстраций для его научного труда «Преступный человек» лучше не сыскать. Крепкие как на подбор. На флот задохликов не набирали. Любо-дорого смотреть.

Все крест-накрест перетянуты на груди пулеметными лентами. Хищно поблескивали остроконечные пули в латунных цилиндриках гильз. Сразу видно, что для форсу. Ни пулемета, ни винтовок у них с собой не было. У каждого на боку маузеры в щегольских лакированных деревянных кобурах. У одного с надписью «Бесстрашный» на бескозырке к поясу были подвешены цилиндры гранат «Миллса». То, что они с металлическим лязгом стукаются при ходьбе, ничуть не смущало ходячий склад взрывчатки, да и его товарищей тоже. Надпись на бескозырке обязывала владельца головного убора соответствовать образу.

На бескозырках матросов были черные ленты с названиями флотского экипажа и корабля, на которых они служили, написанные золотыми буквами. Золотое на черном — несколько траурно, но зато сразу ясно, кто есть кто. Великолепная четверка была с эсминцев «Бесстрашный», «Гангут», «Ревель» и «Аскольд». Братишки-анархисты были с разных кораблей, но вместе на берегу образовали крепкий сухопутный экипаж, спаянный мелкими пакостями окружающим и крупными безобразиями в масштабах города. Когда инквизитор забирал разухабистых матросиков из Петропавловской крепости, то не стал запоминать, как их зовут. Есть же названия на ленточках бескозырок. Так и стал звать их по названиям кораблей. Они были не против такого обращения, и, похоже, им это даже пришлось по душе. Может, так и принято в Красной инквизиции?