Лето придёт во сне. Часть 2. Оазис - Елизавета Сагирова

Пролог.

Я парю в янтарном медовом мареве. Моё сознание стремится раствориться в нём, как уже растворилось тело, и я хочу этого, но что-то мешает. Может быть, отголоски недавней боли там, где раньше было моё лицо. А может, голоса, навязчиво лезущие в уши, мешающие оторваться от реальности, уплыть вдаль по молочной реке в кисельных берегах.

– Зачем тебе это нужно? – первый голос мне не нравится, мужской, грубый, со скандальными нотками, он царапает остатки моего сознания, как кора деревьев недавно обдирала ладони, – Куда ты смотрела, это же деньги на ветер!

– Не истери, – второй голос приятнее, он женский и звонкий как колокольчик. Пожалуй, ухватившись за него, я бы могла помочь себе уплыть быстрее, но и в нём есть нечто настораживающее, к чему не хочется прикасаться, – Я знаю, что делаю.

– Что знаешь?! Сколько ты денег отдала вот за это? Да мы больше на лечение потратим! И вряд ли вылечим, ты видела её лицо?! Она уже никогда не будет красивой.

– Не истери, говорю! Ватсон сказал, что лазерная шлифовка всё исправит.

– Ничего она не исправит, это же рваные, а не резаные раны! Да и не только лицо, она вся – в лоскуты! Ещё не факт что выживет.

– Выживет, раны не опасные. Сейчас кровь перельём, и очухается.

Кровь… Теперь к напоминанию о боли добавилось напоминание о страхе. Медовое марево поменяло цвет, стало багровым, сгустилось, уже не несло меня, а сжимало со всех сторон.

– Очухается, а потом ещё сколько её лечить?

– Сколько надо, столько и будем лечить! – колокольчиковый голос тоже изменился, в нём зазвучала сталь, – С каких пор ты оспариваешь мои решения?

– Не оспариваю! Поздно уже оспаривать, она здесь. Просто не понимаю, первый раз вижу, чтобы ты так глупо тратила деньги.

Колокольчик снова зазвенел, почти весело:

– У меня интуиция, Карл, ты должен это помнить. И интуиция мне подсказала, что эта потрёпанная куколка нам ещё очень пригодится.

– Это уже не куколка, – мужской голос напротив стал ещё более мрачным, – И ею не станет, хоть зашлифуйся. Вот со второй ты не ошиблась, хоть и придётся ждать, пока подрастёт. Сколько им обеим?

– Двенадцать. И ждать не обязательно, не мне тебе рассказывать.

– Ну, со второй-то возможно, а вот эта ободранная, ещё неизвестно когда вообще на ноги встанет.

– Не нагнетай. Раны хоть и глубокие, но кости целы, сухожилия не порваны. Девчонки – как кошки живучие, по себе знаю.

– Полицаи совсем оборзели – такие деньги драть за брак…

Багровое марево стало тяжёлым, давило со всех сторон, норовило залиться в нос и рот, вернуло мне боль, ноющую – в руках и ногах, резкую и дёргающую – в лице. Оказывается, тело никуда не делось, оно оставалось со мной и теперь напоминало о себе, плакало, жаловалось. Только чем я могла ему помочь?

– Кажется, пошевелилась. Надо сказать Ватсону, чтобы дозу увеличил.

– Не лезь не в своё дело, – колокольчиковый голос отдалился, звучал глухо, – Пойдём, не будем ему мешать.

Раздались удаляющиеся шаги, что-то стукнуло, и наступила тишина. Я надеялась, что уж теперь-то ничто не помешает мне уплыть по молочным рекам, оторваться от плачущего тела, дать отдохнуть и ему, и себе. Но из багрового марева внезапно сунулась ко мне оскаленная чёрная морда с горящими глазами и длинными белыми клыками в клочьях пены. Сунулась, рявкнула, и бросилась в лицо. А вместе с ней бросились воспоминания, принялись рвать душу, как недавно звериные клыки рвали тело.

Я попыталась закричать, закрыться руками, но густое марево не давало пошевелиться, и не выпускало крики, заталкивало их обратно в рот, душило.

Неожиданно сквозь него протянулась прохладная рука, легла на лоб, и голос, не похожий на те, что звучали до этого, сказал:

– Тихо, тихо… ох и сильная ты, девка! Казалось бы – в чём душа держится, места живого нет, а наркоз не берёт. Ничего, сейчас добавим…

Комар укусил в руку. Это был хороший комар, потому что от его укуса стало легче, багровое марево отступило, смягчилось, снова налилось янтарным светом. Я всхлипнула от облегчения, тело перестало плакать, и отправилось, наконец, по своим делам. А я – по своим, по молочным рекам, меж кисельных берегов…

Глава 1.

Поезд.

Звёзды падали совсем недолго. Гораздо дольше горела церковь. Каждый раз, оглядываясь назад, мы видели оранжевое зарево, сияющее на полнеба. Правда, оглядываться много нам не пришлось. После краткого отдыха на вершине холма, подъём на который дался с таким трудом, мы снова бежали по дороге сколько могли бежать. Потом перешли на быстрый шаг, а вскоре впереди засветились фары машины, и пришлось торопливо шмыгнуть в лес, после чего возвращаться на дорогу уже не хотелось. Мы шли по лесу наугад пока ночь не начала сереть, а силы не покинули нас окончательно. Тогда опустились на землю, прислонившись к могучей сосне и прижавшись друг к другу.

Усталость, как моральная, так и физическая была так велика, что даже разговаривать не хотелось. Не хотелось ничего обсуждать или строить дальнейшие планы, тишина казалась благословением. Я попыталась сообразить, как далеко нам удалось уйти от приюта, но в голове сплошные леса, дороги, и ночные тени замкнулась в заколдованный круг. Я почувствовала, как Яринка всё тяжелее наваливается на меня, и поняла, что в ближайшие часы двигаться дальше не получится.

Мы расстелили на земле одно пальто, укрылись вторым, и положили под головы наши сумки, которые, благодаря упиханным в них Яринкиным нарядам оказались мягкими и тугими как подушки. Так и уснули, согреваясь друг о друга, вздрагивая от недавно пережитого…

… Растревожил меня солнечный луч, упавший на лицо. Я пыталась отворачиваться от него, прятаться под одеяло, но одеяло стало странно неудобным и никак не натягивалось на голову. Вдобавок к этому, неожиданно кто-то сильно дёрнул его на себя. Я приоткрыла глаза, и сразу проснулась – резко, рывком. Не было никакого одеяла, было пальто, которое я чуть не стянула с Яринки, и в которое она вцепилась, не просыпаясь.

Какое-то время продолжала лежать, разглядывая окружающий нас утренний лес и восстанавливая в памяти вчерашние события. Солнце ещё не успело подняться высоко, из чего я сделала вывод, что проспали мы не долго, было довольно свежо, и очень влажно от выпавшей росы, сильно пахло хвоей. Пели птицы. Больше, сколько я не прислушивалась, ничего не услышала.

Странно это было – проснуться не на своём верхнем ярусе нашей с Яринкой кровати, не в тёплой постели под укрытием стен и крыши, а вот так – на земле, в одежде и обуви. Словно я всё ещё спала и видела сон, который был бы даже приятным, если бы не ноющие мышцы, искусанное комарами лицо, и замёрзшие ноги.