Морпех. Зеленая молния - Иван Басловяк

* * *

За окном ноябрь. Слякоть, холод, в общем как всегда осенью в России. Иногда появится солнышко, и тогда становится как-то веселее на душе и будущее выглядит более оптимистично. Но вновь наползают свинцового цвета тучи, моросит, а то и полноценно льёт холодный дождь. Ночью уже заморозки случаются, но днём тонкие льдинки на лужах быстро тают. Земля сопротивляется зимней оккупации накопленным за лето и ещё не полностью растраченным теплом.

Смотрю через мокрое стекло на мокрые деревья институтского парка, а в голове одна мысль: что профессор делает не так? Почему уже восьмой запуск не получается и я не могу обменяться разумом с напарником по проекту, лежащим на кушетке в соседнем помещении?

Теория квантового переноса разума одного человека в мозг другого была разработана профессором Лебедевым ещё пять лет назад и произвела настоящий фурор в научном мире планеты. Даже Нобелевскую премию профессору дали, правительство денег на дальнейшие исследования выделило, целый институт и кучу лабораторий-спутников ему отдало. А практических результатов ноль. Нет, что-то там профессор ещё наизобретал, говорят, даже очень полезное для страны. Но по главной теме на каком-то этапе исследований случился облом, и выросла стена каменная.

Профессор то сычом сидит, тетрадки с записями своими терзая, то мечется по кабинету, пиная стулья. Хорошо ещё на подчинённых не срывается, а то был бы полный полярный зверёк с белым мехом. Понимает, что проблема не в нас, помощниках и исполнителях, а в нём самом. Вот и нервничает. Высокое начальство уже начало в его сторону бровки хмурить и губки поджимать. Деньги-то расходуются, а обещанного результата всё нет и нет. Бяда…

Вроде бы, скажете, мне-то с того какая забота. Я кролик подопытный, это мои мозги (извиняюсь – мой разум) должны в чужую черепушку закинуть, а потом вернуть по месту прописки. Лежи себе в анатомическом кресле со шлемом на голове и жди результата. Одно неприятно. Это когда после отключения аппарата в себя приходишь. Впечатление – будто действительно где – то шлялся, а потом домой приполз: пьяный, злой, угрюмый. И изрядно помятый. Часа два потом отлёживаться приходится и апельсиновым соком отпаиваться. А так ничего, жить можно. Зарплата не хилая идёт регулярно, спортзал с любыми тренажёрами доступен почти круглосуточно, живу при институте в отдельном коттедже, вниманием женской половины коллектива не обделён. Что ещё надо то? Ан нет, болит моя душа за эксперимент, хочется мне узнать, каково это в чужом теле оказаться. Вот такой я любопытный чел. Да и нечем мне, если институт закроют, будет потом заняться. Только если учиться куда пойти. Денег на жизнь хватит.

Мне двадцать пять. Рост сто восемьдесят, вес девяносто, русский. Три года назад я, Илья Стрельцов, уволенный в запас морпех, вернулся в родной город, хотя, по большому счёту, ждать меня здесь было некому. Но обо всём по порядку.

Школу окончил успешно, но поступать учиться никуда не стал – настроение не то, да и учёба, откровенно говоря, задолбала (вспомнить то же ЕГЭ – на дебильный вопрос надо угадать не менее дебильный ответ). Родители, конечно, желали видеть меня высшеобразованным, но моё решение не оспаривали, а отец устроил учеником слесаря на завод, где сам работал уже четверть века. Я всегда любил всякую механику, потому после трёхмесячного обучения умудрился получить третий разряд слесаря-моториста вместо второго. С третьим выпускали в советские времена из ПТУ, в наше время «почивших в бозе». Мастер был, наверное, довольней меня – теперь я мог работать самостоятельно, без постоянной опеки «старших товарищей», а такой работы было много. Так я нашёл, как думал, своё место в жизни. Работа интересная, зарплата приличная. Времени хватало и на библиотеку – люблю читать умные и познавательные книги, и на друзей с девчонками. А по выходным всей семьёй на стареньком «Москвиче» ехали «биться за урожай». Так было установлено с тех пор, когда на заводе отец получил шесть соток земли в садовом товариществе.

Но в тот роковой пятничный вечер я с ними не поехал. Одноклассник пригласил на проводы, его в армию призывали. Были все его друзья и подруги, которые смогли прийти. Посидели, повспоминали «школьные годы чудесные», выпили немного винца, шутили, танцевали… Ну, кто призывался, тот помнит, как это мероприятие проходит. Домой вернулся заполночь, а утром раздался звонок: пьяный водитель на «КАМАЗе» смёл отцовскую машину с дороги.

Так я остался один. Потеря родителей для меня была ударом чудовищной силы. С похоронами помогли их друзья и заводское руководство. Я был в полной прострации и ничего не смог бы сделать самостоятельно. Дали мне недельный отпуск. Это я потом понял, что нельзя меня было одного надолго с моим горем наедине оставлять, было бы ещё хуже. А так, в коллективе, делая любимую работу, я хоть и не скоро, но смог пережить своё горе. Весной загребли во флот, в морские пехотинцы. Почему туда, а не по специальности куда-нибудь в рембат – загадка!

Служилось трудно, но интересно, на сверхсрочную остался и прослужил ещё почти два года, но… В последнем походе очень неудачно сломал ногу, полгода в госпитале и запись в военном билете: «в мирное время не годен…». Дембельнули, выплатив небольшое выходное пособие. Из госпиталя вышел с палочкой, но вскоре она мне стала не нужна. Только хромота осталась, но если быстро идти или бежать, то она не заметна.

Вернулся домой, благо приватизированную квартиру не продал перед призывом, как советовали некоторые умники. А дома тоже много чего изменилось, и не в лучшую сторону. Главное, завод директор с главбухом успешно обанкротили, оборудование распродали и с деньгами, включая зарплату работяг, усвистели в неизвестном для следствия направлении. Попробовал устроиться в одну из автомастерских, но там ударно трудились высококлассные мастера из среднеазиатских аулов. На немногочисленных стройках – та же картина. Даже дорожными рабочими и дворниками были «гости» из зарубежья, а мне, русскому, в моём же городе работы не находилось. Но я не унывал! Я молод, здоров (хромота не в счёт). Как пел мой любимый бард: «если руки сильные и большая грудь, то не академиком – грузчиком ты будь». И я пошёл в грузчики.

Вот в этой ипостаси меня и нашёл профессор Лебедев, сухонький старичок с аккуратной бородкой. Наша бригада выгружала пришедшее в адрес возглавляемого им института оборудование. Ящиков было много, цепочка грузчиков, подбадривая друг друга ненормативом, неторопливо двигалась между железнодорожным вагоном и грузовиками. Я, дотащив очередной ящик и поставив его в кузов, медленно пошёл за следующим. Тут меня профессор и остановил. Это потом я узнал, кто он и что. Спросил, сколько я получаю и, услышав ответ, предложил мне работать в институте смотрителем за порядком, то есть дворником. Но зарплату пообещал чуть – ли не вдвое больше моей грузчицкой.

Дворником я отработал ровно год, после чего профессор перевёл меня во внутреннюю охрану, с увеличением денежного содержания и получением кое-каких вкусностей. Институт исследования мозга – объект режимный, об этом меня предупредили ещё при оформлении чертёжником метлой по асфальту. Поэтому весь персонал, и научный, и обслуживающий, жил на территории институтского городка в общежитии, а старшие и средние научные сотрудники – в отдельных коттеджах. На должности охранника я проработал тоже год. А под новый, две тысячи пятнадцатый, профессор вызвал меня к себе в кабинет и предложил стать испытателем, что-то вроде первого мозгонавта, а по-простому – подопытным кроликом. Начал, как водится при «наёме» на не пользующуюся особым спросом должность, со сладкого, блестящего и шуршащего. «Будет тебе белка, будет и свисток». В конце списка призов и подарков, чуть замявшись, упомянул о возможной опасности для здоровья. Но не жизни.