Пепел Анны - Эдуард Веркин
- Доступен ознакомительный фрагмент
- Категория: Книги / Научная фантастика
- Автор: Эдуард Веркин
- Страниц: 11
- Добавлено: 2019-05-27 12:48:33
Пепел Анны - Эдуард Веркин краткое содержание
Прочтите описание перед тем, как прочитать онлайн книгу «Пепел Анны - Эдуард Веркин» бесплатно полную версию:Эдуард Веркин – один из ярких современных российских авторов, лауреат престижных литературных премий, настоящий наследник традиций Чехова, Платонова, Лема, братьев Стругацких, Дика, Брэдбери. В 2012 году роман Веркина «Друг-апрель» был включен в список выдающихся книг мира «Белые вороны», составляемый Мюнхенской международной детской библиотекой.В своих книгах Э. Веркин с необыкновенным вниманием к мелочам показывает становление личности, переживание героями первой любви, упрямую борьбу с обстоятельствами и «непреложными законами», абсурдность и хрупкость жизни. Он говорит с читателем на своем, уникальном, узнаваемом языке. «Пепел Анны» – книга для мятущихся душ, для всех, кого терзают вопросы, кто думает о выборе и знает, что прежде чем родится новый мир, должен осесть пепел старого. Роман не обманет ожидания как поклонников писателя, так и читателей, открывающих для себя мир произведений Веркина впервые.
Пепел Анны - Эдуард Веркин читать онлайн бесплатно
Глава 1 Западный угол
Ошибка была допущена еще в терминале, а все сикх. Сикх напоминал Вагайцева даже вблизи. Мы ждали, сикх прошел мимо, спортивная сумка через плечо, перекосился от тяжести, жилы на шее вылупились, видно, что трус. Вагайцев тоже трус, хотя и наглый, а когда сильно трусит, глаза сильней выпучивает и приплясывает левой ногой.
– Твой знакомый? – спросила мама.
– Не. Какой-то сикх.
Сикх оглянулся, посмотрел на меня с опаской и отчего-то с укоризной. Тут я и зевнул.
– На Вагайцева похож, – сказал я. – У нас в классе такой, помнишь, я рассказывал? Он подавился чипсами, и ему вызывали «Скорую».
– Нет, не помню… – рассеянно сказала мама. – Но… – Она поглядела в спину удаляющегося сикха. – Не знаю, как на этого Вагайцева, он на…
Глаза у мамы сложились в хищные уголки. Приступ, однако.
– Не, на Вагайцева не похож, – попытался сбить я.
– Нет-нет, погоди…
Филология головного мозга в запущенной стадии. У моей мамы. Мы с отцом привыкли и обычно проявляем осторожность – стараемся не цеплять, не провоцировать, во всем соглашаться, но иногда оно само. Мама – ураган в консервной банке, стоит приоткрыть… не стоит.
Book attack.
Я честно попытался перевести стрелки еще раз, поздно, мама уже понеслась.
– Все люди утомительно похожи, – сказала мама с легким отвращением. – Можно по пальцам рук… – Мама поглядела на пальцы, стряхнула крошку с указательного. – Посчитать и разобрать.
– Все разные, – возразил я без особой надежды. – Непохожие.
Поздно.
– Все одинаковые и похожие, как тостеры, ты сам это прекрасно знаешь, – мама поднялась с дырчатой скамейки и пошагала к футболочному автомату. – Впрочем, любой мало-мальски квалифицированный читатель это знает…
Когда у мамы Book attack, она крайне обидчива и злопамятна, так что лучше переждать, не спорить, это надежнее. Я поспешил к автомату за ней.
– Какой китч. – Мама поморщилась, оценивая ассортимент. – Впрочем, все к этому и катилось…
А мне такое нравится, я такое как раз и люблю.
Капитан Маринеско недрогнувшей рукой торпедирует исполненного щупальцами Дагона.
Конструктор Королев бестрепетным бластером ввергает в небуль нацистского киборга фон Брауна.
Немирович-Данченко в красных шароварах наставляет в летных доблестях крыло боевых валькирий. Серебряный век, ничего не поделаешь.
И другое такое же.
– Это, конечно, ужасно… – Мама разглядывала футболки. – Редкая безвкусица… Окончание времен так остро чувствуется, постмодерн как норма… Но оригинальный сувенир, пожалуй… Она, в принципе, любит Платонова…
Печальный писатель Платонов точит топор.
Печальный писатель Платонов точит топор.
Мускулатура сильно гипертрофирована. Особенно предплечья. Особенно пронаторы. Особенно остро конец времени чувствуется возле футболочных автоматов. А Че нет. Обычно в футболочных автоматах всегда продают Че, Троцкого, Ким Чен Ына. Троцкий и Ким имелись – первый заведовал лавкой туристического снаряжения, второй – страусиной фермой. Че нет, видимо, разобрали.
– Все одинаковое, – повторила мама. – Люди одинаковые, герои одинаковые, все одинаковые. Глобализм…
Мама выбирала футболки.
Сам виноват.
Мама остановилась на Платонове. Она скормила автомату купюру, тот выдал прессованную упаковку.
– Впрочем, тут ничего удивительного нет. Я к тому, что все одинаковые, да?
Она поглядела на меня в поисках подтверждения, и я должен был подтвердить чем-то из классики. Но я в тот день не поспевал, пить мне хотелось, кора подсохла.
– Сим, Хам, Яфет, – подсказала мне мама.
– Да-да, – кивнул я. – А как же.
– С тех пор не придумали ничего оригинального, – мама вздохнула. – Да, видимо, и невозможно…
И немедленно рассказала.
Что новых людей у меня для вас нет.
Что видовое разнообразие – удел мушек-дрозофил.
Что ей так приятно в очкастом соседе, выгуливающем по утрам обрюзгшего русского терьера, узнавать Петра Безухова.
Book attack.
И да, литература есть отображение одновременно уникальности и стандартности жизни.
Book attack.
Тут я зверски заскучал, а мама поймала меня за руку и сжимала в соответствии с практиками тактильных мнемотехник – для того, чтобы я запоминал самые яркие и парадоксальные мамины мысли, это мне полезно, душа ведь должна кормиться.
– Ты же знаешь, мой научный руководитель…
Ее научный руководитель выводил разновидности человека ровно в соответствии с персонажами романа «Идиот», и это катастрофически верно.
– Вот смотри…
В подтверждение этой катастрофичности мама достала телефон и стала фотографировать окружающих. Рядом с нами вдоль стеклянной стены сидело человек сто жизнерадостных кубинцев, они смеялись, бренчали на гитарах, жевали батоны, некоторые умудрялись сидя пританцовывать. Сделав с десяток снимков, мама принялась их комментировать в духе «Вот посмотри, типичный Фердыщенко!», «Настасья Филипповна а-ля натюрель!», «Рогожин! Рогожин же!». На фото были в основном беспечные негры.
Я соглашался: в конце концов, у Достоевского не написано, что Рогожин не негр с сердитым взглядом.
– Но я лично предпочитаю Марка Твена, – сказала мама.
– Ну да, – сказал я. – Само собой. Я тоже, ты же знаешь.
– Все люди по Твену легко делятся на три основных типа – Сид, Том и Гек. Охранитель, Плут, Революционер. Остальное – детали и сочетания.
– А как же граф Мышкин?
Иногда это помогает. Если лесной пожар маминого вдохновения обдать глупым вопросом, мама скучнеет, гаснет и успокаивается.
Не в этот раз.
– А что Мышкин? Мышкин типичный революционер.
– Он же припадочный, – напомнил я.
– Это нарочно так сделано. Если не ввести ограничение в виде эпилепсии, то он непременно рано или поздно запишется в бомбисты. Собственно, Мышкин – это революционер, которому что-то мешает стать революционером. Это Гек, но без зубов. Ум есть, сила есть, воли нет.
Некуда бежать, паспортный контроль пройден. Сикх с утра – к душевному томлению. Мама обладает чудесным свойством – объяснять все. Впрочем, это у нас наследственное.
– А Великанова? – спросил я. – Она кто?
– Великанова? – мама снисходительно покривилась. – Великанова – это, безусловно, Индеец Джо.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments