Исчезновения - Эмили Бейн Мерфи

***

Шорт-лист премии Waterstones Children’s Book Award 2018

Магия, опасность и тайны прошлого наполняют «Исчезновения». Будьте осторожны, или вы рискуете потерять себя в этом странном и загадочном мире, где вопрос «чем ты готов пожертвовать во имя любви?» приобретает совершенно новое значение. Я в восторге!

Стефани Гарбер, автор бестселлера «Карнаваль»

Амбициозный дебют… искусно сплетенный мир из загадок, волшебства и литературных аллюзий, в котором легко исчезнуть навсегда.

Booklist

Мерфи удалось создать свежий и оригинальный роман, одновременно интеллектуальный и захватывающий, который понравится любителям как сложного, так и увлекательного чтения.

VOYA

***

Посвящается Грегу, Джеймсу и Сесилии.

Вы – сердца, нарисованные на моей руке.

Отвратительно назначать цену тому немногому в жизни, на что каждый человек имеет полное право.

Гарднер, Коннектикут

27 сентября 1942 года

Мне нужно что-то, принадлежавшее ей.

Внизу стоит чашка, которой она пользовалась в последний раз перед смертью. Она не допила свой кофе с цикорием тем утром, и на фарфоре остался едва заметный круг. Ее помада отпечаталась памятным красным пятном по краю. Прошло три недели, а я так и не осмелилась стереть его.

Но мне нужно выбрать не чашку. Ничто хрупкое не переживет сегодняшний день.

– Айла. – Кэсс открывает дверь моей спальни. Ее светлые волосы заплетены в косу и заколоты наверх, а большие глаза темнее, чем обычно. – Твой отец говорит, что я могу пойти с вами на железнодорожную станцию, но нужно отправляться через пять минут.

– Я буду готова, – говорю тихо, – я бы больше волновалась о Майлзе.

Она кивает и снова исчезает в коридоре. Ее шаги слышны на скрипучих досках пола, а потом дом снова возвращается к торжественной тишине, такой, что почти можно услышать, как оседает пыль. Словно мы уже его оставили.

Пять минут.

Я иду в комнату родителей.

В ней прибрались с прошлого раза, когда я была здесь, в день поминок мамы. Теперь кровать заправлена. Все цветы унесли. С ее туалетного столика убрали всю косметику и даже драгоценный стеклянный флакон духов Joy, который она всегда держала на виду, но которым редко пользовалась. Открываю ее ящички, провожу пальцами по ее украшениям, но они все запутались и слишком яркие, и я хочу оставить их там, где их оставила она. Словно она могла бы прийти в любую секунду и нацепить свои большие уродливые сережки, такие же яркие и зубчатые, как солнце.

Я поворачиваюсь к книжной полке. Ее тоже привели в порядок, но мне больше нравилось, как она выглядела раньше, с плотно засунутыми под разными углами книгами, которые в любой момент могли упасть мне на ноги.

На глаза попадается большой том в кожаном переплете, из-за его внушительного корешка все другие книги кажутся маленькими. Я раньше его никогда не видела. Опускаюсь на колени перед ним и чувствую то тонкое место в ковре, где он протерся практически до пола.

Я вытаскиваю книгу и пролистываю ее. Странички шелестят, касаясь моих пальцев, тихо и мягко, как крылышки мотыльков. Это Шекспир, сборник пьес и поэм, и почерк моей мамы повсюду, заполнивший поля и промежутки между строчками словами, написанными чернилами разных цветов. Страницы книги пожелтели, словно эта книга была у мамы давно. Интересно, где она пряталась до этого?

К задней стороне обложки приклеен конверт. На нем ничего не написано, и он не запечатан, а внутри есть записка.

– Айла! Майлз! – голос отца звучит из кухни.

– Иду! – отвечаю я.

Записка написана недавно. Я могу это определить по дрожащему почерку мамы, когда уже приближался конец. В ней написано:

Стивен! Ты найдешь то, что просил, здесь. Я всегда буду тебя любить.

Твоя Виола

Мое внимание задерживается на двух именах. Потому что первое не принадлежит моему отцу. А второе, несмотря на почерк мамы, – не ее имя. Мама была другой известной шекспировской героиней. Той, что тоже умерла рано.

Джульеттой.

– Айла! – снова зовет отец. В этот раз его голос звучит, скорее, как предупреждение.

«Оставь, – думаю я. – Шекспир тебе даже не нравится».

И, может быть, я не хочу знать, кто такой Стивен.

Кладу книгу обратно на полку и решаю, что хочу забрать чашку. Это мама, какой я ее помню, надежная и знакомая, и чашка все еще хранит ее прикосновение. Я возьму ее, даже если мне придется всю дорогу держать ее на открытых, как бабочка, ладошках.

Спешу вниз по узким ступеням, которые с каждым годом все больше и больше кренятся направо. Я нигде не жила, кроме этого дома, который мы с любовью называли Склон, и знаю, где нужно положить руку на перила, чтобы удержать равновесие, и куда ступать, чтобы ступеньки не скрипели. Когда спускаюсь до конца лестницы, различаю голос нашей соседки миссис Рейд. Она на кухне с отцом, выслушивает последние инструкции по присмотру за Склоном, пока нас не будет. Она открывает и закрывает шкафчики, и я уверена, что это она переставляла книги мамы. Может, из-за чувства вины.

– Мне жаль, Гарольд, правда, что мы не можем забрать детей, – говорит она.

Я останавливаюсь на ступенях в тени. Мне видны только ее ноги в чулках и изношенная кожа туфель, но я представляю, как она поджимает губы, а ее легкие белые волосы всегда выглядят так, словно их разметал ветер.

– Учитывая здоровье Эрла, мне думается, что мы не справимся с ними обоими.

Она имеет в виду, что взяла бы меня, но не Майлза. Она не хочет быть ответственной, когда он непременно что-то украдет или подожжет. Морщины на туфлях миссис Рейд становятся глубже, когда она переносит вес на другую ногу.

– Я думала, что кто-нибудь другой в городе точно сможет помочь, но…

– Но, к счастью, мы нашли другой вариант, – сухо отвечает отец. Потом он поворачивается, чтобы снова крикнуть, но я появляюсь перед ним до того, как он произносит мое имя.