Рай и ад. Великая сага. Книга 3 - Джон Джейкс

* * *

Посвящается всем моим друзьям в HBJ

За исключением исторических фигур, все персонажи в этом романе вымышленные, и любое сходство с реальными людьми, живущими ныне или жившими в прошлом, случайно.

Самой невыносимой мукой ада будет потеря Бога.

…пустословят они: «Мир, мир!», но нет мира!

Дождь заливал Вашингтон всю ночь. Незадолго до рассвета вторника, двадцать третьего мая, Джордж Хазард проснулся в своем номере в отеле «Уиллард» и, положив руку на теплое плечо жены, прислушался.

Дождь перестал.

Это было хорошим знаком для предстоящего праздничного дня. Утром начиналась новая эра – эра мира и вновь обретенного Союза.

Но почему же тогда его терзает чувство грозящей беды?

Джордж выскользнул из постели и осторожно прошел через комнату к двери; фланелевая ночная рубаха закручивалась вокруг волосатых лодыжек. Коренастый и широкоплечий, он еще в Вест-Пойнте получил прозвище Пенёк за невысокий рост и крепкое телосложение. Ему уже исполнился сорок один год, и все больше седины поблескивало в его темных волосах и аккуратной бородке, которую он нарочно не сбривал, чтобы показать свою причастность к армии, хотя и в прошлом.

Накануне он слишком устал, чтобы прибираться, поэтому сейчас стал собирать разбросанные на полу гостиной газеты и журналы, стараясь делать это как можно тише. В двух других спальнях еще спали дети. Уильяму Хазарду Третьему в январе минуло шестнадцать. Патриции в конце года исполнялось столько же. Младший брат Джорджа Билли и его жена Бретт занимали четвертую спальню. Билли должен был участвовать в сегодняшнем параде, но получил разрешение провести ночь вне лагеря инженерного батальона в форте Берри.

Газеты и журналы как будто насмехались над его дурными предчувствиями. «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон стар», «Трибьюн» и один из недавних номеров «Журнала армии и флота» – все держались на одной и той же победоносной ноте. Пока он сооружал аккуратную стопку на столике у стены, перед его глазами одна за другой мелькали бравурные фразы:

Хотя наша великая война закончилась всего несколько дней назад, мы уже начали расформировывать огромную армию Союза…

Они сокрушили бунтовщиков, спасли Союз и выиграли для себя и для нас страну, которая…

Военное министерство приказало отпечатать шестьсот тысяч бланков увольнительных на пергаментной бумаге…

Наша уверенная в себе республика распускает армию, отправляет по домам преданных солдат, закрывает тренировочные лагеря, прекращает контракты на поставки и готовится перейти с мрачной тропы войны на широкую и сияющую дорогу мира…

В ближайшие два дня в городе ожидались масштабные празднования – большой парад Потомакской армии генерала Гранта и Западной армии Билли Шермана, прославившейся своей жестокой тактикой выжженной земли. Люди Гранта должны были маршировать сегодня, суровые ребята Шермана – завтра. Парни с Запада презрительно называли солдат Гранта чистюлями и «белыми воротничками». Возможно, сами они собирались вывести на парад коров и коз, а также мулов и бойцовых петухов, которых держали в своих лагерях на Потомаке.

Не все из тех, кто сражался в этой войне, могли принять участие в параде. Многие навеки остались лежать вдали от любимых, в безвестной могиле, как дорогой друг Джорджа Орри. Они познакомились еще в Вест-Пойнте, куда оба поступили в 1842 году. Потом вместе воевали в Мексике и сохранили свою дружбу даже после того, как был сдан форт Самтер и верность родным штатам развела их по разные стороны фронта. Орри встретил свою смерть в Питерсберге, перед самым концом войны, и не в сражении, а от нелепой, бессмысленной мстительной пули раненого северянина, которому он пытался помочь.

Одни молодые люди, постаревшие за эти четыре года, до сих пор брели по дорогам Юга, возвращаясь домой, на свою обнищавшую, сожженную и разоренную батальонами завоевателей землю. Другие ехали в поездах, шедших на Север, чтобы долго еще залечивать физические и душевные раны после пребывания в тюрьмах бунтовщиков. Кто-то из конфедератов подался в Мексику, в армию египетского хедива, или на Запад, пытаясь забыть о невидимых страданиях, которые они несли в своих сердцах.

Кузен Орри Чарльз избрал именно третий путь.

Кто-то вышел из этой войны с позором, и главным среди них был Джефф Дэвис, арестованный где-то под Ирвинвиллом, в Джорджии. Многие северные газеты написали, что он пытался сбежать, надев женское платье. Какой бы ни была правда, на Севере нашлись те, кто считал тюрьму слишком мягким наказанием для бывшего президента Конфедерации и требовал его повесить.

Джордж зажег одну из своих дорогих кубинских сигар и подошел к окнам, выходившим на Пенсильвания-авеню. Из номера можно было прекрасно наблюдать за парадом, но он получил специальные приглашения на зрительскую трибуну, расположенную прямо напротив президентской. Стараясь не шуметь, он осторожно поднял окно.

Небо очистилось. Джордж наклонился, выпуская наружу сигарный дым, и увидел плакаты с патриотическими лозунгами, висевшие на фасадах трех- и четырехэтажных домов на противоположной стороне улицы. Повсюду траурный креп после убийства Линкольна наконец-то сменился чем-то более ярким.

Алая полоса света над Потомаком обозначила горизонт. Улицу уже начали заполнять кареты и экипажи, всадники и пешеходы. Джордж увидел чернокожую семью – родителей с пятью детьми, – которые быстро шагали по слякотной улице в сторону Президентского парка. Им было что праздновать и кроме окончания войны. Они получили Тринадцатую поправку, навсегда отменившую рабство; штатам осталось лишь ратифицировать ее.

Но почему же несмотря на то, что дождь прекратился и небо быстро прояснялось, несмотря на пестревшие повсюду красно-бело-синие флаги, Джорджа продолжали мучить дурные предчувствия?

Вероятно, причина крылась в его тревоге за Мэйнов и Хазардов, решил он. Эта война безжалостно прошлась по судьбам обеих семей. Его сестра Вирджилия сама порвала все связи с родными, предпочтя им свои экстремистские взгляды. Особенно грустно это было сознавать еще и потому, что жила она сейчас тоже в Вашингтоне, но Джордж понятия не имел, где именно.

А еще его старший брат Стэнли, который благодаря войне неожиданно для самого себя сколотил огромное состояние, но, несмотря на такой успех, а может, даже благодаря ему превратился в горького пьяницу.

У Мэйнов дела обстояли не лучше. Эштон, сестра Орри, пропала где-то на Западе, после того как оказалась замешанной в неудачный заговор с целью свержения правительства Дэвиса самыми крайними мерами. Брат Орри Купер, работавший в Ливерпуле на военно-морское министерство Конфедерации, потерял единственного сына Джуду, когда корабль, на котором они возвращались домой, был потоплен блокадной эскадрой северян у форта Фишер.