Сталинъюгенд - Алексей Кирпичников

Памяти отца, бабушки и деда

Юноша лет пятнадцати и девушка, выглядевшая постарше, неторопливо шли по безлюдному Каменному мосту в сторону Якиманки. Прохладный ветер гулял над рекой, заглушая шум изредка проносившихся мимо автомобилей. Молодой человек оживлённо жестикулировал на ходу, что-то доказывая спутнице. На середине моста он остановился, положив руку на перила. Увидев преграду, девушка подалась назад и прислонилась спиной к ограждению. Подуло, и окрашенное размытыми цветами креп-жоржетовое платье солнце-клёшем прилипло к телу, обозначив ноги. Всё в ней радовало глаз. Правильный овал лица красиво обрамляли слегка вьющиеся каштановые волосы, кокетливо выбивавшиеся из-под белой беретки. Лицо оживляли выразительные карие глаза с длинными ресницами и довольно полные губы с уголками, чуть направленными вниз. Румянец на щеках перекликался цветом с красным приталенным пиджачком с накладными плечами и алыми лакированными босоножками на высокой танкетке.

Было около четырёх часов пополудни 3 июня 1943 года. Заканчивался второй год изнурительной, страшной войны, и девушка настолько выделялась на сером фоне унылого города, что со стороны казалась ярким цветком, неведомо как взошедшим на пустыре среди чертополоха и бурьяна.

— …Володя, убери руку.

Юноша протестующе покачал головой, встряхнув волнистой шевелюрой.

— Нина! Я устал тебя убеждать. Ты хочешь, чтобы я начал действовать?

— Да как ты не поймешь — спор с родителями бессмыслен! Они и слышать ничего не хотят. Только нудят без конца: «В США могла учиться и в Мексике сумеешь». Володька… бес-по-лез-но!

— …Они обязаны считаться с твоим желанием!

— Опять двадцать пять! Ему — про Фому, а он — про Ерёму. Мне ведь только пятнадцать, и никто не позволит самой решать, где жить.

— Ну и что?! В Мексику всё равно не пущу… Если члены организации увидят, что кто-то не подчинился моему решению, то станут плевать на меня с высокой колокольни. Поэтому твоё место в Москве!… Пойми — я лучше знаю, что делать. Думаешь, тебе нужны пальмы с океаном? Чушь! И не раскатывай губы, что будешь на приёмах вокруг кинодив вертеться. На съёмки всё равно не попадёшь — ноги для этого недостаточно прямые.

— Зачем говоришь гадости?

— Я не гадости говорю, а правду… Не забывай — в СССР ты — дочь посла Уманского и моя девушка! А кем там будешь?!

— Да я вовсе не думаю об этом!

— А надо подумать, ради чего ты предаёшь Владимира Шахурина! Неужели не ясно — за нашей спиной огромная страна. И мы — её завтрашние хозяева! По праву наследников!… Поэтому давай прекратим бессмысленные споры. Пора уже тебе зарубить на носу — в Мексику не поедешь, ни при каких обстоятельствах!

— Убьёшь что ли?

— Думаешь, слабо?

— Володя!… Не на Луну я улетаю! А после школы здесь же в университет поступлю. Тогда уж нам никто не помешает быть вместе.

— Причём здесь университет?

— …Ну, просто сумасшедший! Как я могу идти против взрослых?

— Захочешь — пойдёшь!

— Какой же ты всё-таки ещё маленький.

Девушка несильно оттолкнула парня в сторону, освободив себе дорогу. Увидев, что она уходит, он догнал её в несколько быстрых шагов и схватил за руку.

— Что? Не поверила?! Может, тебе всё равно?

— Вовсе не всё равно! Но я ничего не могу поделать! — Нина мягко высвободила руку.

— Зато я могу. Последний раз предупреждаю — ты обязана подчиниться. Это очень серьёзно!

За этим непростым разговором пара подошла к гранитной лестнице, выходящей к мертвенно-серой жилой громаде, прозванной в народе «Домом правительства» [1]. Не замедляя шага, Нина начала быстро спускаться. Володя устремился вслед и настиг её на середине пролёта.

— …Погоди!

— Опять за своё?

В ответ, не говоря ни слова, парень начал судорожно расстёгивать вельветовую куртку. От резкого движения верхняя пуговица отлетела в сторону. Распахнув полу, он вырвал из внутреннего кармана цеплявшийся за швы пистолет.

— Смотри — это «вальтер»! Патрон уже в стволе. Если не согласишься остаться, будет плохо.

— Сумасшедший!… Что ты рвёшь мне душу? Хватит паясничать.

— Я не паясничаю!

— Ну и стреляй себе на здоровье. Подумаешь — испугал.

— Будешь так говорить — убью!

— Попробуй, если сможешь.

— …Стой, кому говорю! — приказал Володя, увидев, что Нина снова устремилась вниз.

Услышав окрик, она на миг обернулась, и в этот момент раздался выстрел. В красном пиджачке, чуть ниже левой, уже оформившейся груди, взорвалась аккуратная дырочка, мгновенно окрасившаяся в бордовый, почти черный, цвет. Девушка ещё успела удивлённо взглянуть на дымок, вившийся из дула, и рухнула на ступени.

Сделав несколько резких шагов вниз, Володя опустился перед ней на колени и пристально взглянул в открытые и уже безжизненные глаза.

— Нина!… Ниночка!!

Он выронил оружие, наклонился к ней и затряс, ухватив за плечи. Не почувствовав реакции, приложил ухо к груди — сердце не билось. Казалось, до него не доходила непоправимость совершённого — растерянный взгляд блуждал, останавливаясь то на стекленеющих глазах девушки, то на отверстии в пиджачке, откуда ещё пузырилась густая кровь, увеличивая в размере бордовое пятно. Потом он заметил «вальтер», лежавший рядом. Механически подобрав и как бы взвесив в руке, Володя поднёс пистолет к глазам и уставился в дуло, постепенно различая, как крошечный зев вечной тьмы медленно расширяется до бездны. В его взгляде появилась осмысленность. Мысли бешеным вихрем закружились в голове.

«…Зачем я это сделал? Получается — моя идея важнее человеческой жизни? Или… я расстрелял её, не сумев убедить? Кого расстрелял? Нину!… Разве можно доказывать идею с помощью пистолета?… Нет!! Она сама во всём виновата! У моего окружения нет права на капризы!… Но и я хорош! Приводить приговоры в исполнение — дело плебеев… Что будет?… Ребята подумают — смалодушничал… Ну и пусть! Что мне до мыслей вассалов?! Их дело — подчиняться?! Дурак… вот дура-ак!! Кто теперь подчинится?… Меня просто посадят в тюрьму… Неужели это конец?! И из-за чего?!»

Ещё какое-то время Володя продолжал смотреть в бездонное отверстие. Потом его правая рука с пистолетом тяжело поднялась на уровень головы. Дуло неуверенно ткнулось в висок, а указательный палец, лежавший на курке, начал медленно сгибаться, приближаясь к пределу, за которым следует необратимый удар бойка. Неожиданно кисть дрогнула, и раздался выстрел.