Молитва за отца Прохора - Мича Милованович

* * *

В августе 1992 г., когда я занимал должность заведующего терапевтическим отделением больницы г. Чачак, в отдел гастроэнтерологии поступил пожилой человек с заболеванием печени. После того как мы провели все необходимые анализы крови, мочи и стула, а также ультразвуковое исследование и рентген, был поставлен диагноз, который гласил: cirozis hepatitis. Заболевание действует деструктивно на ткани печени и нарушает функции других органов. Мы предприняли все, чтобы облегчить, хотя бы в какой-то мере, его страдания, что нам в некоторой степени удалось.

Через несколько дней ко мне подошел один из санитаров и сказал:

– Доктор, я хотел бы обратить ваше внимание на этого старого монаха.

– Разве он монах? – Спросил я его. – А почему ты хочешь обратить на него мое внимание? Мы и так делаем для него все возможное.

– Яне имел в виду медицинские назначения, в ваши дела я не могу вмешиваться. Я имел в виду совсем другое – необыкновенную жизнь этого человека.

– Пациентов с «необыкновенной жизнью» я в своей практике встречал неоднократно. Не знаю, что еще я могу сделать для старика.

– Было бы правильно, если бы вы немного поговорили с ним, – сказал санитар.

– Ну, для таких вещей у меня нет времени. Дел выше головы, тем более что из-за санкций у нас даже основных лекарств не хватает, куда мне еще слушать старческую болтовню, – сказал я решительно, чтобы отделаться, наконец, от назойливого санитара.

– Как хотите, доктор, но думаю, что вы совершаете ошибку, – сказал он и ушел.

Следующие дни я посвящал старику ровно столько внимания, сколько любому другому больному в таком же состоянии. Санитар со своими советами больше ко мне не подходил. На том бы, вероятно, все и закончилось, но неожиданно ко мне обратился доктор Дабович из глазного отделения и сказал:

– Как там отец Прохор? Ему хоть немного лучше?

– Ты говоришь об этом монахе?

– Да, именно о нем. Я его осматривал несколько раз по поводу катаракты, если состояние не улучшится, придется его оперировать.

– Так ты знаком со стариком? – спросил я коллегу Дабовича.

– В некотором роде. Но и то немногое, что мне о нем известно, просто невероятно.

– Так ты с ним разговаривал?

– Немного, у меня он был недолго. Больше я узнал от других. Я к тебе, собственно, из-за этого и пришел.

– Слушаю, – я говорил нетерпеливо из-за дел, которые меня ожидали.

– Поскольку у тебя в отделении он задержится подольше, ты мог бы воспользоваться моментом и записать его рассказы, если он захочет говорить.

Так все и началось. Я послушался совета коллеги и, благодаря содействию санитара, дальнего родственника старика, я начал записывать рассказы о его незаурядной жизни. Кассетофон ежедневно стоял на столике у кровати отца Прохора.

Однако вскоре мне стало ясно, что шестиместная палата, где присутствуют другие больные, – неподходящее место для нашего разговора (вернее, его монолога, поскольку я в основном выступал в роли слушателя). Я приказал переместить необычного пациента в двухместную палату, в которой второе место оставалось незанятым. Его история с первых же дней настолько захватила меня, что я не мог дождаться продолжения. Я даже, оправдываясь перед семьей неотложными делами, посещал его в выходные, а бывало, и задерживался после окончания рабочего времени.

Однажды в самом начале нашей беседы в палату вошла женщина средних лет со шрамами на лице, в очках с затемненными стеклами. В руках она держала апельсины и пачку печенья. Подошла к отцу Прохору и поцеловала ему руку. Я тут оке выключил запись и вышел. Уверен, я бы сразу выкинул ее из памяти, если бы на следующий день старик не сказал: «Когда-нибудь я расскажу вам о судьбе этой женщины». Но сделал он это только под конец своей исповеди, спустя почти два месяца.

Все, что зафиксировала магнитофонная лента, вы можете прочесть на страницах, которые следуют далее.

Доктор, с тяжелым сердцем я согласился рассказывать вам о себе. Боюсь, нет у меня на это ни времени, ни сил. Делаю это лишь из уважения к вам и к доктору Дабовичу, которому я благодарен за все, что он для меня делает, так что в его просьбе я не мог отказать. Я ваш должник до самой смерти.

Всякий человек свою земную жизнь проживает так, как ему определил Господь, так же и со мной. На свет я появился в день святого архангела Гавриила 13-го июля (по новому календарю 26-го) лета Господня 1897. Значит, в нынешний 1992 исполнилось девяносто пять лет моему грешному скитанию по этому свету. Родился я четвертым ребенком от отца Никодия и матери Даринки. Всего мои родители произвели на свет десятерых детей, из которых двое предстали перед Богом прежде, чем смогли осознать этот мир. Рождались в следующем порядке: Теован лета Господнего 1887, Рисим 1889, Евдокия 1893, я, грешный Йован, 1897, Йоксим 1889, Живадин 1901, Томания 1903 и Агатия 1906. Те двое, что рано умерли, родились где-то в промежутке между нами. Следовательно, у наших родителей было пятеро сыновей и три дочери. В те времена женщины рожали много детей, ведь это был единственный способ уберечь сербский народ от исчезновения во время многочисленных войн и болезней.

Наш отец Никодие в 1914 ушел на войну по третьему призыву, швабы взяли его в плен и отправили в лагерь Ашах, прославившийся особенно жестоким режимом, где он и умер. Брат Теован погиб во время войны с болгарами в 1913 в Райчанских болотах у реки Брегальница, Рисим в 1914 погиб на Мачков-Камену, а Живадина болгары убили в нашем селе в 1943. Сестры Евдокия, То мания и Агатия повыходили замуж в ближайшие села. Потом Томания скончалась вслед за погибшим сыном, а из всех братьев старость встретили только Йоксим и я.

Возблагодарим Господа, и когда дает, и когда отнимает, и когда ласкает, и когда бьет. За все, что исходит от Него, мы благодарны Ему. Теован оставил после себя двух сыновей и дочь. Рисим погиб неженатым, и все, что осталось от него, – одно лишь имя на мраморной плите на портале нашей церкви, недолговечная запись на колышущихся листках времени. Потому что все человеческое ничтожно и преходяще, век одного человека пролетает, как облако через небеса. Я в жизни не имел потомства. У Йоксима было три сына, а у Живадина – три дочери.

Еще ребенком я устремился Христовым путем истины. На одном участке нашей земли, на так называемой Волчьей Поляне [1], с незапамятных времен сохранились развалины церкви в зарослях бурьяна и колючек. О ней нет никаких сведений, неизвестно ни когда возведена, ни когда разрушена. Было это небольшое строение, семь на пять метров. Об этой церкви в народе ходят легенды.